— Да нет же! — возмущается она. — Кто говорит о нацизме? Я же ссылаюсь на наш «приземленный» здравый смысл, перед которым проигрывает ваша никчемная логика…

— Какой пафос! — произносит растерянно Роберт.

— Ваша глупость доводит меня до белого каления. Вы ничего не знаете, а тупо повторяете, что за двенадцать часов, проведенных в Вашингтоне, она ни с кем не познакомилась и ни с кем не познакомится в ближайшую ночь.

— Она собирается лечь спать…

Хельга уже почти кричит:

— Вы видели это собственными глазами?

— Ничего не может произойти за двенадцать часов.

— Если к двенадцати часам приплюсовать еще и ночь, то получится целые сутки. Вы здесь лежите с утра. Как вы можете, положа руку на сердце, утверждать, что за оставшиеся часы ничего не может произойти?

— Я здесь нахожусь потому, что воспользовался вашим удивительным гостеприимством. И все.

— И это все? — возмущается она. — Это все? Вы вторглись в мою жизнь, в мою постель; вы нарушили мой распорядок дня; я трижды приводила к вам доктора; в доме едва не убили полицейского, и вы говорите, что все это не имеет никакого значения?

— Тут нет ничего особенного, — говорит он.

— О! — восклицает женщина. — Вы вынудили меня высунуть голову из-под моего защитного панциря; вы пробили брешь в моей оборонной системе; неожиданно для себя я поделилась с вами некоторыми подробностями моей жизни, разбередив старые душевные раны… Из-за вас, из-за вашего присутствия в моем доме я на секунду представила, что живу не одна! И самое главное, вы помешали мне купить маленького щенка. Несколько дней назад я увидела его в собачьем питомнике. Он запал мне в душу. Мне захотелось о ком-то заботиться. Эта мысль не выходила у меня из головы. «Никогда» — боролась я с собой, поскольку никогда не хотела походить на клушу в окружении выводка цыплят… И все же я позвонила хозяину магазина и попросила оставить этого щенка для меня до сегодняшнего дня. И вот из-за вас я не смогла пойти за ним. В Америке принято держать слово. Если вы говорите, что придете, то вам верят. Я не пришла за ним, и теперь его уже продали кому-то другому. После пяти часов. Я просила держать его до пяти часов вечера.

— Вы заберете его завтра, — говорит он.

Слова Хельги расстраивают его.

Съежившись, она молча сидит в кресле. Немного времени спустя женщина с грустью произносит:

— Завтра я целый день проведу на работе. С половины десятого утра до половины шестого вечера. Я не смогу пойти за щенком. Есть еще кое-что… Ваше присутствие…

— Мое присутствие…

Она пожимает плечами:

— Я подумала, что в доме лучше завести мужчину, чем щенка. Но я ошиблась.

Она смотрит на часы.

— Прошло двенадцать часов, как вы вошли в мою жизнь, словно в телефонную кабинку. Вы лишь сняли трубку и сказали «Алло…» И я тут же ответила: «Да. Я здесь».

У нее усталое, постаревшее лицо. Перипетии этого дня не прошли для нее даром. Она чувствует себя так, словно ее обобрали до нитки. И ей уже не на что надеяться в этой жизни.

— Я вам очень признателен, — говорит Роберт.

Немного погодя:

— Вы позволите мне переночевать на раскладушке, которую вам одолжил доктор.

— О нет! — восклицает она. — Прежде чем лечь в свою постель, я прожарю на солнце все постельные принадлежности. На балконе. Я не смогу лечь туда, где только что лежал в поту больной с высокой температурой. Солнце уничтожит все микробы.

Проходит еще несколько минут. Она произносит, как бы размышляя вслух:

— Я дам вам поесть немного компота. Я сварила два яблока.

— Если вы одолжите мне домашний халат, я смогу подняться, — говорит Роберт.

— Можно поужинать вместе за столом, — говорит она. — А почему бы и нет?

Лежа в постели, Роберт чувствует себя в безопасности. Встав на ноги, он уже уязвим. На секунду ему в голову приходит мысль, что у него могла бы быть такая жена, как Хельга. Его окружал бы домашний уют и покой. Ему пришлось бы свыкнуться с ее маниакальной тягой к чистоте. Хельга вышла из скромной мелкобуржуазной семьи. Она приучила бы его экономить, критиковала бы за то, что он тратится на модного портного. В конце концов ему пришлось бы лишиться иллюзий, мелких радостей и удовольствий; с такой женой, как немка, он вскоре превратился бы в старика.

Хельга тщательно разглаживает нарядную скатерть на столе. Нельзя допустить, чтобы оставалась хотя бы одна складка на ткани, подобранной в тон к оконным шторам; этот теплый желтый с рыжим оттенком цвет очень подходит к ярким оранжевым шторам.

Роберту больше по душе безалаберность Анук. Ему нравится ее врожденный вкус и умение держаться в обществе. Такой женой, как Анук, можно только восхищаться и гордиться.

Хельга тянула бы его назад в ненавистное прошлое. С ней он никогда не вырвался бы из нищеты. Она превратила бы его в расчетливого обывателя. Его мир сузился бы до пространства между работой и дешевой квартиркой в доме для малоимущих.

— Я бы поставила на стол свечи, — размышляет Хельга, расставляя тарелки, — но свечи настраивают меня на грустный лад. Каждый раз, когда я их зажигаю, меня охватывает такая смертная тоска, что несколько минут спустя мне приходится скорее гасить их и уносить с глаз долой. На днях я куплю небольшой светильник, чтобы поставить его на середину стола… Вот мой домашний халат.

Халат из шелка.

— Я чувствую себя намного лучше… — говорит Роберт.

Он встает на ноги, и тотчас у него начинает кружиться голова. Он садится.

— Я такой жалкий гость за столом… — бормочет он.

Хельга накрывает на стол. Она приносит фаянсовый кувшин с компотом. Для себя она приготовила франкфуртские сосиски и баночку пива.

— Я покупаю все продукты в магазине «Интернэшнл Сейфвэй», — говорит она. — И немецкие сосиски, и даже горчицу.

Сидя за красиво накрытым столом напротив немки, которая не спеша ест франкфуртские сосиски, отрезая себе по тонкому кружочку, Роберт с тоской задается вопросом, удастся ли ему когда-нибудь найти себе место в этой жизни?

— Ваша работа… — спрашивает Хельга, — связана с политикой? Это что-то вроде ООН или ЮНЕСКО?

— Совсем нет. Это чисто коммерческое предприятие.

— Коммерция часто связана с политикой… — говорит она. — Не хотите немного пива?

— С компотом? Вы голосуете за кого? — спрашивает Роберт.

— Это большой секрет. Я никогда не скажу, за кого я голосую!

— Когда вы голосуете, вы ощущаете себя немкой или американкой?

— Как это?

— Отдаете ли вы свой голос за того, чья политика близка…

— Чему?

— Мм…