– Я все-таки спрошу, – сказал Мэсни. – Ждать чего?

– Закрытия ресторана!

– Ну конечно. И что дальше?

– В два часа ночи официанты прекратили приносить салаты-коктейли и канапе «Лоренцо» и выдали нам счета. Ты не поверишь, во сколько мне обошлись все эти креветки… Мы заплатили, подхватили парня с размозженной ногой и отправились восвояси.

Мы отвезли пострадавшего в больницу, а затем обзвонили всех, кого только можно. На следующий день «Герр обер» закрылся на ремонт. Как оказалось, навсегда.

– А что случилось с Фантазером?

– Это одна из причин закрытия ресторана. Фантазер исчез.

– Он не мог пропасть без следа.

– Разве?

– Но как?

– Иногда мне кажется, что он воспользовался шумихой, чтобы начать жизнь заново в другом месте без судимости за плечами. А потом вспоминаю, что он отправился на полностью автоматизированную кухню через дверь, не предназначенную для людей. Кухонные механизмы легко справлялись с говяжьими полутушами. Фантазер явно не был роботом. За что его могли принять?

Мэсни задумался.

Они доедали десерт, когда до Мэсни дошло.

– Ммм! – промычал он. – Мгммм!

Он поспешно проглотил то, что у него было во рту.

– Ах ты ж плут! Ты работал в убойном отделе, когда тебя повысили до шефа полиции! Ты никогда не имел дела с аферистами, мошенниками и подозреваемыми в намерении ввести в заблуждение!

– Я думал, ты сразу понял.

– Но зачем ты соврал?

– Ты донимал меня вопросами о том, почему я ненавижу роботов-официантов. Надо было что-то ответить.

– Ладно. Ты меня надул. Так почему ненавидишь роботов-официантов?

– Я их не ненавижу. Ты просто поднял взгляд в неудачный момент. Я размышлял о том, что официант смотрится на редкость глупо в своей юбке для воздушной подушки.

Плащ анархии

Я сидел у могучего дуба прямо посреди бывшей автомагистрали Сан-Диего, касаясь голой спиной перекрученного ствола с шершавой корой. Темно-зеленая тень была пронизана лучами солнца цвета белого золота. Высокая трава щекотала мне ноги.

В сорока ярдах на широкой лужайке росло несколько вязов. Под ними устроилась на зеленом полотенце миниатюрная пожилая женщина. Она жевала травинку и казалась частью пейзажа. Я почувствовал в ней родственную душу, поймал ее взгляд и покачал указательным пальцем. Она помахала в ответ.

Мне пора, придется вставать. Джилл будет ждать меня у Уилширского входа через полчаса. Но я шел сюда от съезда на бульвар Сансет и чертовски устал. Еще минутку…

Отличное место, чтобы сидеть и смотреть, как вращается мир.

И денек подходящий. На небе ни облачка. В такие жаркие ясные летние дни в Королевском свободном парке всегда многолюдно.

Похоже, в главном полицейском управлении об этом знали. Над головой летало вдвое больше гляделок, чем обычно. Золотые точки размером с баскетбольный мяч на высоте двенадцати футов. В каждом мяче – телекамера, звуковой парализатор и модуль связи с полицейским управлением. Вот и вся охрана парка.

Никакого насилия.

Запрещено поднимать руку друг на друга. Это единственный закон, который здесь действует. Жизнь в свободном парке так и кипит.

Я посмотрел на север, в сторону бульвара Сансет. На пластиковом ящике стоял паренек с квадратной челюстью и вещал о термоядерной энергии и проблеме теплового загрязнения. Даже сюда доставала его убежденность и одержимость. Перед ним расхаживал человек с белым прямоугольным плакатом, чистым с обеих сторон.

На юге несколько ребят с криками швырялись камнями в гляделку. Ими руководил размахивающий руками мужчина с растрепанными черными волосами. Золотой баскетбольный мяч лениво уворачивался от камней. Наверное, коп на том конце развлекался, дразня молодежь. Интересно, где они взяли камни? В Королевском свободном парке мало камней.

Черноволосый показался мне знакомым. Я наблюдал за ним и его бандой… но мгновенно забыл о них, когда из вязовой рощи вышла девушка.

Она была хороша. Длинные стройные ноги, темно-рыжие волосы ниже плеч, лицо надменного ангела и столь совершенные изгибы тела, что они казались нереальными, как мечта подростка. Ее походка была упругой, словно у модели или танцовщицы. Из одежды на ней был только плащ из переливчатого синего бархата.

Плащ длиной пятнадцать ярдов был каким-то чудом прикреплен к обнаженным плечам двумя большими золотыми дисками. Он струился за ее спиной на высоте пяти футов, извивался и изгибался, следуя за ней меж деревьями. Девушка казалась ожившей картинкой из волшебной сказки, если вспомнить, что изначально эти сказки не предназначались для детей.

Как и она. По всему парку захрустели сворачиваемые шеи. Даже те парни перестали кидаться камнями и уставились на нее.

Она чувствовала внимание, слышала его в шелесте вздохов. Для того и пришла. Со снисходительной ангельской улыбкой на ангельском лице она вышагивала не слишком нарочито, плавно. Поворачивала, где хотела, не обращая внимания на препятствия, и плащ длиной пятнадцать ярдов прихотливо струился за ее спиной.

Я улыбнулся, глядя ей вслед. Вид сзади тоже был что надо, с ямочками.

Через несколько шагов к ней подошел мужчина, который руководил парнями, кидавшими камни. Растрепанные черные волосы и борода, впалые щеки, глубоко посаженные глаза, неуверенная улыбка и неуверенная походка… Рон Коул. Ну конечно!

Я не слышал, что он сказал девушке в плаще, но видел, как он сжался, отвернулся и поплелся, глядя себе под ноги.

Я встал и пошел ему навстречу:

– Не принимай на свой счет.

Он вздрогнул от моих слов и, подняв взгляд, с горечью спросил:

– А на чей?

– Она отказала бы любому. Она как картинка из журнала. Смотри сколько влезет, но не трогай.

– Ты ее знаешь?

– Впервые вижу.

– Тогда…

– Ее плащ. Теперь-то ты его заметил?

Край плаща как раз скользил мимо, складки переливались изумительно глубокой, насыщенной синевой. Ткань мазнула Рональда Коула по лицу, и он улыбнулся:

– Ага.

– Отлично. Итак, допустим, ты начал к ней подкатывать и она оказалась не прочь. Что дальше? Учитывая, что она не может остановиться ни на секунду.

Рон немного поразмыслил и спросил:

– Почему?

– Если она остановится, эффект будет уже не тот. Плащ повиснет, как хвост, а он должен развеваться. Если она согласится перепихнуться, все будет еще хуже. Плащ парит на высоте пяти футов, ныряет в кусты и лихорадочно дергается…

Рон беспомощно засмеялся фальцетом.