— Неужели до сих пор непонятно, — Лидия пихнула ему папку обратно. — Ты должен прочитать.

Тревога на лице Ветфельда.

— Тому, кто обрел свободу, — недобрый голос Лидии, удивил не только Ветфельда, но и саму Лидию, — стоит ли беспокоиться из-за пустяка.

Зала ресторанчика была украшена.

— По традиции заведения, — ораторствовал управляющий, — в предпоследний день прощальный ужин! За счет отеля. Дабы загладить все шероховатости, перебить тягостное впечатление, если таковое вдруг было, в пользу только лучших воспоминаний.

— Воспоминаний? — переспросил Ветфельд.

— После ужина традиционная лотерея. Разыгрываются призы с логотипами отеля. Танцы и аттракционы до утра. — В нарочито фальшивом тоне управляющего непонятно чего было больше: глумления над постояльцами или же над самим собой.

Арбов повернулся было уходить, но передумал, сел за стол с каким-то вызовом даже, Лидия села с непроницаемым видом. Ветфельд же, сославшись на проблемы с желчным пузырем, поднялся к себе. Управляющий принялся поглощать утку.

— Изумительно, — он, кажется, хотел заразить их своим примером, — холестериновое чудо чешской кухни.

— Мне, пожалуйста, сразу кофе — сказала Лидия официанту.

— Следите за фигурой? Вот и правильно, — одобрил ее управляющий. — Правильно.

— Просто решила начать с конца. В надежде, что по сценарию к концу ужина вы должны перестать кривляться.

— Несколько раз уже было, — управляющий перестал кривляться, — после взаимодействия с постояльцами он , вы ведь, наверное, уже догадались, что нет никаких синтезаторов, правда? Так вот, он менялся. В девятнадцатом веке, к примеру, он просто, можно даже сказать, тупо исполнял желания.

— То есть он становился глубже? — спросил Арбов.

— Или речь идет об углублении Контакта, — сказала Лидия.

— По некоторым признакам, после «общения» с вами его ждет трансформация, то есть она уже началась. — Управляющий говорил так, чтобы они не поняли: пугает ли это его или радует.

Арбов и Лидия переглянулись.

— А нельзя ли… — начал Арбов.

— Нельзя, — просто, спокойно сказал управляющий.

— Мне только одно надо знать, — Лидия не ожидала, что у нее получится с такой мольбой, но ей всё равно теперь. — Одно только…

— Я понимаю, о чем вы, — не дал ей договорить управляющий, — но я не знаю. — Вдруг резко, с мукой: — Не знаю.

— Неужели вы тоже подопытный кролик? — поразился Арбов.

Ветфельд сидит на кровати. На коленях раскрытая папка, та самая, он перечитывает в который раз, пальцы, что держат краешек папки, дрожат. Другой рукой, кажется, сам не сознавая, ощупывает своё лицо, глаза, нос, губы, затем шею, грудь, снова вверх — лицо, лоб.

Своими длинными, тощими пальцами то ли пытается удостовериться в собственной реальности, то ли цепляется судорожно за самого себя.

Вскакивает, папка падает на пол, пинает папку, начинает метаться по комнате, усилием воли останавливается, поднимает папку, лихорадочно ищет нужную страницу, хватается за телефон.

— Алло! — заспанный возмущенный женский голос на другом конце провода.

— Позовите пожалуйста Джину Джонсон, то есть Джексон.

— Курт, это ты?! Хватит разыгрывать! Ты знаешь, который час? Почему не звонил? Я уже начала волноваться. И в отеле тебя не подзывали, только убеждали, что всё в порядке. Я и сама понимаю, но всё-таки. Только не говори, что забыл включить мобильник, конечно, это в твоем стиле, но…

— Мисс Джексон, сколько лет мы с вами вместе? — тупо спросил Ветфельд.

— Что?! Ты что, пьян или придуриваешься?

Ветфельд уронил трубку и повалился на кровать.

— Может, вы всё-таки скажете, наконец, в чем смысл? — говорит Арбов.

— Вы о смысле жизни? — иронизирует управляющий.

— О смысле Контакта, — не приняла его тона Лидия.

— А никакого Контакта и нет, — отвечает управляющий. — Я пытался уже с вами об этом, но вы, кажется, тогда не пожелали… Не были готовы, я понимаю так. Но не к Контакту, а к отсутствию Контакта… — Вдруг жестко: — Контакта, что пишется с заглавной и меняет судьбы человечества, нет.

— Надо понимать, что нет Контакта на межцивилизационном уровне. И речь идет о нашем взаимодействии с отдельным представителем инопланетного разума? — чеканила Лидия.

По лестнице, со второго этажа спускался Ветфельд. С первого взгляда на него все поняли, что сейчас произойдет, и встали.

Ветфельд вцепился управляющему в горло. Арбов и Лидия принялись отдирать Ветфельда. Управляющий каким-то приемом сбил захват.

Втроем пытались усадить Ветфельда, но тот, как-то странно взвизгнув, вырвался, взбрыкнул в сторону и выскочил в сад.

Бросилась за ним, но не нашли, значит, он зигзагом проскочил в другую часть сада.

Самый первый рассвет и фонари в саду, что еще не потушены.

Ветфельд на подиуме пытается вырвать деревянную лошадку из ее основания. Разодрал себе руки в кровь, не замечает крови, наконец, с рёвом опрокидывает лошадку с подиума, бросается к дельфинчику, но тот не поддается. Ветфельд от бессилия лупит руками по его счастливой деревянной морде. Вдруг, сообразив, спрыгивает на землю, ногой выбивает дверь какого-то сарайчика. Бросается внутрь, выбегает оттуда с кувалдой.

Ветфельд крушил, разбивал в щепки всех этих лошадок, верблюжат, дельфинчиков, оленей — высвобождался в эту ярость. Подбежавшие Арбов, Лидия и управляющий боялись подойти.

Разбив, уничтожив всё, Ветфельд внезапно выдохся, сник. Уронил куда-то в траву кувалду, сел на край подиума, свесив ноги. Всё никак не мог унять дыхания.

Они подошли, встали перед ним.

— Аттракцион по пересадке памяти, — наконец сказал Ветфельд. — Точней, по созданию новой. По усмотрению организаторов. — Он задыхался. — Я страдаю, радуюсь, мучаюсь совестью, обретаю свободу или же смысл по итогам не прожитой мною жизни. — Ветфельд пытался ослабить ворот рубашки, который на самом деле, давно был уже сорван. — А я понял, почему так: моя настоящая жизнь блеклая, в ней обошлось без большой любви и сильных страстей, не получилось и с творчеством, — он усмехнулся, точнее, попытался, — в меру бездарна и, в целом, правильна, да? Вот инопланетный мозг и решил всё исправить в пользу Судьбы… Во имя глубины и подлинности… Подлинность судьбы, которой не было, глубина жизни, которой не жил. — Ветфельд заметил, наконец, что изодрал свои руки в кровь, на правой ладони чуть ли не до мяса. — Мозг хотел как лучше, не так ли? Я чуть с ума не сошел, скорбя по женщине, которая преспокойно живет себе в скольких-то там часах езды отсюда, обросла детьми, внуками, жизнью. Я преодолевал катастрофу, которой не просто не было никогда — до которой не дорос, мучился угрызениями, на которые вообще не имел права, восстанавливал, собирал свою душу (это, кажется, так называется, да?), душу той выделки, которой вообще не обладал, где уж мне.