— Но вот же восстановил, — сказал управляющий. — Преодолел, прошел через…

Ветфельд достает из кармана пачку фотографий — из той самой папки.

— Вы отняли у меня всё вот это. Мои женщины, мои дети, моя жизнь… Да, согласен, всё это было не очень. Но это же было! Было.

Управляющий, Арбов и Лидия опустили глаза.

— Все мы здесь, — Ветфельд потряс пачкой карточек, — невнятные, заурядные, не слишком-то справились с жизнью. Но и невнятные имеют право на счастье! На им отведенное в судьбе и доле… Мне ампутировали жизнь, понимаете?! Завтра придет ко мне моя дочь. — Ветфельд достает фото из пачки. — Я опознаю её по снимку. А карточка не подписана, я не знаю, как её зовут. Я не чувствую к ней ничего. А ведь это дочь — в папке Лидии так написано. Я обязан её любить, а во мне нет ничего, что связано с нею. Вообще ничего, понимаете?!

— Курт! — жалостливо вскрикнула Лидия.

— Может, УЗИ показало патологию плода, — продолжал Ветфельд, — но потом не подтвердилось и мы с Сюзанной вздохнули спокойно. Были ли роды сложными, как росла, что любила, чем болела, о чем мечтала, какой у нее характер, легко ли мне было с ней или её переходный возраст стал каторгой для всей семьи? Всё это может вернуть милосердный и добрый инопланетный мозг ?! Отыграть обратно, хотя бы до того места, где Лидия, разумеется, во имя истины, за-ради подлинности и прочего вручила мне свою папку. — Поворачивает голову к Лидии. — Вы не волнуйтесь, я вам компенсирую все расходы по расследованию, как только вернусь в Штаты, вышлю вам чек или же переводом. Правда, наверное, не разом. Придется разбить на несколько частей, но, думаю, мы договоримся, к тому же я в октябре получу гонорар за книгу и тогда уж точно никаких проблем… Или я могу заплатить непосредственно детективу? Впрочем, как скажете, лишь бы вам, Лидия, было удобно.

— Это была моя инициатива, — глухо сказала Лидия, — и я не…

Ветфельд её не дослушал.

— А что, если вернуться в собственную жизнь, прикинувшись больным альцгеймером? Или же просто амнезия? Внезапная, странная, безусловно, но кто здесь сможет что возразить?! — Спрашивает Арбова. — Как ты думаешь, сразу же не разоблачат? — Вдруг начал тихо, устало: — Мозг рассчитал всё правильно: своим бывшим женщинам я не нужен, взрослым детям, в принципе, тоже. После Карловых Вар меня ждет новая работа в другом штате. Джина Джексон просто решит, что я таким образом разорвал отношения, — позвонит мне, я её не узнаю, если приедет — тоже. Назовет меня сволочью. А в случае приезда еще и даст по физиономии. Я просто-напросто приму её за сумасшедшую и тут же забуду о ней. Дальше — жизнь. Жизнь после Марии . Чтобы в сценарии, сочиненном инопланетным разумом, всё сошлось, Мария обязательно должна быть умершей. Сколько здесь гуманности и добра, не правда ли? Всё остальное сложилось само собой: могилы нет, ибо прах развеян по завещанию, её письма и фото я уничтожил, от вещей избавился (сам не зная зачем!), гениально придумано, правда? И сколько за этим угадывается моей скорби. Что касается её родителей — они умерли, с немногочисленными родственниками и без того давно уже не поддерживали связи. Всё опять сошлось, пазл сложился, придраться не к чему. Мозг не учел только любознательности Лидии. И вот теперь, — Ветфельд поднял над головой пачку фотографий, — я всё вот это, свою настоящую жизнь знаю в объеме справки, составленной детективом, приятелем Лидии . Знаю , и только, а помню : то, что сказала мне Мария перед смертью, как мы с ней каждый раз шли на рождественскую распродажу с самым серьезным, озабоченным видом, а покупали какие-нибудь забавные безделушки и смеялись потом над собственной «практичностью», как однажды поехали в отпуск в Испанию и Мария вдруг решила, что забеременела, на этот раз в самом деле, но потом не подтвердилось. — Ветфельд останавливает себя. — Такая странная победа небывшего над судьбой и жизнью… в пользу меня самого , я понимаю. За-ради глубины. Как только выдержать эту «пользу»? Жить и знать, что твоё сокровенное, счастливое, мучительное, глубинное, доподлинное — всё имплантировано в твою память по прихоти инопланетного мозга?! Может быть, мозг подскажет, как это выдержать? Научит хотя бы, как не принимать близко к сердцу, привыкнуть и чем отвлечься? — Кричит: — Как жить теперь с этим?! Как не свихнуться?! — И снова тихо, почти что шепотом. — Если б не Лидия, так бы и жил… с этим и прожил бы мне отведённое.

— Зачем ты дала ему папку? — шепнул Арбов Лидии.

— Её нельзя было ему давать, но и не давать нельзя, — шепнула Лидия.

— Я бы понял еще, если б ты сделала из-за своей мании, контактофобии, но я более чем уверен: отдавая бумаги, ты уже знала, что он только жертва, — шепнул Арбов.

— Я всё слышу, — сказал Ветфельд, — то есть можете не шептаться. Правда мне не по силам, но обретать свободу в сочиненной для меня реальности… Знание раздавило, размазало меня, как букашку, а незнание унизительно… и не для меня только, вообще, — он усмехнулся, — для бытия.

— Ты не понял, Курт, — начал управляющий, — реальность была тебе лишь предложена, — подлинной, главной, настоящей ты её сделал сам.

— Неужели у него был выбор? — изумилась, обрадовалась Лидия, но тут же осеклась. — Но какой же здесь может быть… — она решила, что управляющий говорит в утешение Ветфельду, и замолчала.

— Ты, Курт, мог сделать эту реальность примерно такой же, как и ту, настоящую, — продолжал управляющий, — более-менее бездарной, более-менее осмысленной, может быть, чуть интереснее в каких-то деталях и всё… небывшее могло оказаться, скажем так, изоморфным твоему былому. (И вот эта правда действительно размазывает человека, как букашку!) У тебя же получилось нечто иное, и ты сам это знаешь… Ты сам прошел свой путь, тебе никто ничего не гарантировал, да и не мог гарантировать при всём желании. Так что, Лидия, — управляющий повернулся к ней, — соотношение свободы и истины здесь оказалось не совсем таким, как вам представлялось.

— Я помню ночь, где-то месяц спустя после кончины Марии, — говорит Ветфельд, — я был близок к тому, чтобы сделать с собой что-то, а мне теперь говорят, это было заданием, тестом в интерактивной игре, но ты молодец, справился, прошел на следующий уровень.

— Это не игра, Ветфельд, — кричит управляющий. — Для него это серьезно. С ним происходит сейчас… он трансформируется не как машина с заложенной программой самоусложнения (у них есть такие), он страдает, у него то, что у нас с вами называется угрызениями, это, наверное, можно назвать катарсисом.

— Как трогательно, — съязвила Лидия.

— Я хочу видеть мозг , — вдруг сказал Ветфельд. — Не бойтесь, я не буду стучать кувалдой по его извилинам… я хочу с ним напрямую , без посредников.

— Это не Бог, Курт, — сказал Арбов. — Он не сумеет…

— Но он всё же сделал небывшее бывшим для Ветфельда, — ухватилась за мысль Лидия, — значит…

— Я не об этом, — перебил её Ветфельд.

— Как? Ты не хочешь обратно , — поразился Арбов. — В свою настоящую жизнь?!