– Она хочет знать, есть ли у тебя сыпь.

Лотти собиралась ответить грубостью, но, увидев лицо француженки, примолкла.

– Non, non, – повторяла женщина, крутя рукой перед своим животом.

– Она имеет в виду, до того, как ты залетела. Она хочет знать, была ли у тебя сыпь, прежде чем ты… понесла… На ранней стадии беременности? – Аделина вопросительно взглянула на повитуху.

– Крапивница, что ли? – Лотти постаралась вспомнить. – У меня часто случалась крапивница. Я не очень хорошо переношу такую жару.

Но повитуху это не устроило. Она выпалила еще несколько вопросов на французском и посмотрела на Лотти.

Аделина повернулась:

– Ей нужно знать, болела ли ты. Была ли у тебя сыпь в начале беременности. Она думает… – Аделина что-то переспросила по-французски у старухи, и та кивнула в ответ. – Ей нужно знать, не переболела ли ты случайно краснухой.

– Не понимаю. – Лотти подавила неуемное желание взять дочь на руки и прижать к себе. – У меня была крапивница. Когда я только сюда приехала. Я считала, что это крапивница.

Впервые за все время лицо повитухи смягчилось.

– Votre bébé? – сказала она, жестикулируя. – Ses yeux… – Она помахала рукой перед лицом Камиллы, затем посмотрела на Лотти и снова помахала. Потом еще раз.

– О, Лотти, – сказала Аделина, поднеся руку ко рту. – Что мы теперь будем с тобой делать?

Лотти окаменела, чувствуя, как несезонный холод пробирает ее до костей. Ребенок спокойно лежал на руках у женщины, светлые волосики образовали мягкий нимб, ангельское личико было освещено солнцем.

Девочка ни разу не моргнула.

* * *

– Я вернулась в Мерхем, когда Камилле было десять недель от роду. Семья в Лондоне от меня отказалась, как только все узнала. Я написала Джо, а он, едва я сошла с поезда, предложил мне выйти за него замуж. – Лотти вздохнула, сложив руки на коленях. – Он всем рассказал, что ребенок от него. Был целый скандал. Родители Джо очень рассердились. Но он умел быть сильным, когда это требовалось. И сказал им, что они пожалеют, если заставят его выбирать между нами.

Вино давно закончилось. Дейзи сидела и ничего не замечала – ни позднего часа, ни того, что у нее затекли ноги.

– Думаю, его мать до конца жизни не простила мне это замужество, – продолжала Лотти, погрузившись в далекие воспоминания. – Во всяком случае, она точно не успокоилась из-за того, что я наградила ее драгоценного сыночка слепой дочерью. Я ненавидела ее за это. Я ненавидела ее за то, что она не любила Камиллу так, как я. Но теперь, став старой, я чуть лучше понимаю ее.

– Она пыталась его защитить.

– Да-да, именно так.

– Камилла все это знает?

Лотти замкнулась.

– Камилла знает, что Джо – ее отец. – В голосе Лотти прозвучал вызов. – Они всегда были очень близки. Она папина дочь.

Последовала короткая пауза.

– Что случилось с Аделиной? – прошептала Дейзи со страхом, опасаясь того, что может услышать. Слушая историю о самоубийстве Френсис, она не могла сдержать слезы, ей припомнились собственные темные дни сразу после ухода Даниеля.

– Аделина умерла почти двадцать лет тому назад. Она не вернулась в этот дом. Я присматривала за ним на всякий случай, но она так и не приехала. Думаю, она не смогла бы вынести напоминания о Френсис. Она ведь любила Френсис. Мне кажется, мы все это знали, даже когда она отказывалась это признать. Она умерла в России. Под Петербургом. Она была весьма состоятельной женщиной, даже если не считать подарков, которые дарил Джулиан. Мне нравилось думать, что она осталась там, потому что нашла Константина. – Лотти застенчиво улыбнулась, словно смущенная собственным романтизмом. – А затем, когда она умерла, оказалось, что она оставила мне «Аркадию» по завещанию. Я почти уверена, что ее огорчало мое замужество. Мне кажется, она думала, что подвела меня, исчезнув в тот момент.

Лотти пошевелилась и начала собирать вещи вокруг себя, поставив пустой бокал на пол рядом со стулом.

– Почему?

Лотти посмотрела на Дейзи так, словно та была тупой:

– Если бы у меня появились дом и деньги в то время, то мне вообще не нужно было бы выходить замуж…

* * *

В свой медовый месяц я проплакала целых шесть дней. Странно, как потом говорила мамочка, для особы, которая так рвалась покинуть дом, особенно в качестве замужней дамы. Тем более странно, если принять во внимание наш чудесный круизный лайнер с роскошной каютой первого класса, оплаченной Банкрофтами.

Но меня замучила морская болезнь, причем настолько, что Гаю приходилось часами одному бродить по палубам, пока я лежала в нашей каюте, отвратительно себя чувствуя. Я по-прежнему переживала из-за папы. И, как ни странно, меня особенно доканывало то, что я оставила мамочку и детей. Видишь ли, я понимала, что теперь все изменится. И хотя тебе кажется, что именно этого ты хочешь, когда оно в действительности происходит, ты с ужасом сознаешь, что теперь все кончено.

И вели мы себя совсем не как молодожены, хотя, конечно, я не говорила родителям или кому-то еще. Нет, я отсылала открытки с потрясающими видами, описывая шикарные балы, дельфинов, обеды за капитанским столом, нашу каюту, отделанную ореховым деревом, с огромным трюмо и лампочками по периметру зеркала, а еще бесплатные шампуни и лосьоны, которые пополнялись каждый день.

Гай тоже был сам не свой почти все время. Он объяснил это тем, что предпочитает воде открытые пространства. Я поначалу немного расстроилась и заявила ему, что мы потратили бы впустую гораздо меньше времени, если бы он заранее меня предупредил. Но мне не хотелось слишком на него давить. Я никогда так не делаю. И в конце концов он успокоился. И, как сказала та приятная дама, миссис Эркхардт, которая вся в жемчугах, нет ни одной пары, которая бы не ссорилась в свой медовый месяц. Просто об этом никогда не рассказывают. Впрочем, о других вещах тоже не рассказывают. Но на этот раз она не пояснила своих слов.

Не все было так плохо. Когда на корабле узнали, что мы молодожены, оркестр сыграл «Look At That Girl», ну, знаешь, песня Гая Митчелла, и каждый раз начинал играть ее, когда мы входили в обеденный зал. На третий раз Гаю, как мне кажется, это поднадоело. А мне нравилось. Нравилось, что все знали: он мой.

Чуть позже пришло письмо от Сильвии насчет Джо. Мамочка сохраняла поразительное спокойствие по этому поводу. Она даже не захотела узнать, действительно ли ребенок от него, что меня удивило. Мне казалось, что она просто с ума сойдет, если не узнает. Но на деле она вышла из себя, когда я упомянула об этом. Наверное, в тот момент с нее было довольно папочки, который пил не переставая.

Гаю я ничего не рассказала. Как-то раз, когда я начала перечислять новости Мерхема, он меня оборвал, назвав их «бабьими сплетнями». Больше я об этом не заговаривала.