у Толстого рассказ: много ли человеку земли нужно? Не помнишь, перечитай. Я тоже не помнила. Перечитала, когда Алексу его в школе задали.

— Русскому детей учила? Зачем?

— Учила. Но именно этот рассказ они в американской школе читали, как и Чехова. Сколько не пыжишься, а все недоволен, все у соседа больше, а в итоге довольствуешься двумя метрами, так и не пожив в удовольствие…

— Ну а я о чем, Мариночка, тебе толкую? Ну что нам нужно? Сто восемьдесят на двести, да чтобы помягче. Или наоборот потверже — для спины…

— Андрей, я с тобой о высоком, а ты… — покачала я театрально головой. — О литературе…

— А я — мужик, извини…

— Извините? — это нам наконец принесли эту чертову доверенность.

Попросили еще раз сверить данные и при нас, чтобы мы не заподозрили подвоха, зарегистрировали документ. Все по закону, по закону Российской Федерации и подлости, тоже российской.

— Ну что теперь не так? — спросил Андрей, поддерживая меня на лестнице под локоть. — Чем теперь твоя душенька не довольна? Чеховым? Никто не хочет любить в нас обыкновенного человека? Это ж из него?

— Это из тебя… Прет обычный Лебедев. Можешь уже заткнуться?

— Я двадцать лет молчал.

— Молчал бы еще двадцать!

— Так нечего было с Дашкой меня обсуждать! Ты сама за паспортом приперлась, нет? Ошибся?

Сколько меду в голосочке! Выдернула руку — попыталась, не отпустил, только еще сильнее к себе прижал, уже за запястье.

— Марина, давай пообедаем? Жрать охота. Все равно же куда-нибудь пойдешь, ну чего не вместе-то?

— Потому что после обеда ты снова скажешь, поехали ко мне.

— Ну так поехали, в чем проблема?

— Мне сорок пять лет, ну чем ты меня можешь удивить? Мне уже секс не интересен сам по себе.

— А с посторонними предметами? — перебил и сильнее стиснул мне запястье.

— С посторонними мужиками точно не интересует. Андрей, я в пятницу буду с другим человеком. Ну почему тебя это не останавливает?

— А тебя? Если тебя вчера это не остановило, то сегодня меня это точно не остановит. Ты — свободная женщина, я никого не объедаю как бы, разве нет?

Андрей распахнул для меня дверь своей машины. Я села, пристегнулась. Продолжил он уже с рулем в руках:

— Я предложил один товар. Он предложит другой. Ты выберешь.

— Так ты выбирал между мной и Дашей?

— Я с ней не спал, сколько раз я должен это повторить? С тобой другой был выбор: поцеловать или да ну его нафиг, будем уроки делать. Я сделал правильный выбор, получил два в одном.

— Как бы мне это получить? С двумя сразу жить?

Андрей хмыкнул, облизал губы… Знал, гад, что я за ним наблюдаю. Предполагал ли, что у меня пересохнет все внутри?

— В одном совместить двоих не получится?

— Убрать Сунила из моей жизни не получится, ты знаешь это прекрасно. Он отец моей дочери, пусть она больше и не наша, как бы сказать помягче, общая собственность. Ну и… Я действительно не знаю — может, он предложит мне лучший дил? — улыбнулась я в лобовое стекло, решив больше не смотреть на товар номер один, ну или резиновое изделие номер два, а именно так я называла Андрея все эти двадцать лет, если вдруг вспоминала прошлое.

Теперь, что же — заштопать и снова использовать? Многоразовый, что ли?

Специально использовала английское “дил” — выгодное предложение или русский вариант — сокращенное от дебил. Вернее будет, конечно, добавить окончание женского рода. Дебилка тут я, потому что ищу на болотах старого черта. И на черта он мне сдался? Где та черта, когда я скажу себе — Маринка, хватит, подурила и вали домой во взрослую жизнь! Когда все документы, вплоть до американской визы и русской доверенности будут у меня на руках. А до этого буду играть во фрекен Бок: а я сошла с ума, ля-ля-ля-ля-ля-ля…

— Сама решишь, — выдал Андрей тихо. — Ты — свободная женщина. Это я к тебе привязан.

— Хватит давить на жалость! Ты жалок, Андрей, просто жалок!

— Не настолько жалок, раз тебе нужен. Хотя бы для бумажек.

— Хотя бы для бумажек… — скривилась я и сделала голос дребезжащим, как у старух на скамеечке. — Что ж, это все равно не “хотя бы для конспектов”, но близко к тому…

— Там знаешь, сколько таких с конспектами было? — передразнил он меня. — И почерк у тебя не ахти, если не сказать, что самый неразборчивый…

— Поэтому ты приходил ко мне лично разбираться, так, выходит?

— Выходит, что так… Заходим сюда и жрем, что дают.

Он притормозил перед обычным домом, на котором висела вывеска “Ресторан”. Если на клетку со слоном… Однако внутри оказалось даже романтично: красное дерево, красная драпировка стен и окон, красные розочки в вазочке. Жаль, был день, а не вечер.

— Кухня у нас русская и грузинская.

— Харчо есть? — спросил Андрей без меню. — И шашлык.

— Блинчики с икрой? — вставила я.

— Блинов нет. Есть пельмени.

— Спасибо, не надо…

Но мы что-то поели, не поругались, хоть ни о чем толком не говорили. На завтра я попросила от Андрея выходной.

— В четверг встретимся?

— После дождичка. Если ты принесешь для Золушки три орешка, — нашлась я с приколом.

— Ты решила яйца откладывать, курица? Трое детей?

— Три коробочки с украшениями! Кольцо, серьги и кулон. Принесешь?

— До Нового года далеко, а ты и так, как елка сверкаешь. Три конфетки могу принести. Поедем ко мне? Пожалуйста…

После сытного обеда по закону Архимеда полагается поспать… Это тоже присказка из нашего детства. Мы ее выучили, кажется, даже не на уроке физики, а раньше… После сытного обеда вытри руки об соседа. Я вытерла — пусть и чистые, просто по дороге из дамской комнаты чистые ладошки из-за мыслей о нечистом успели вспотеть.

— Ты хочешь меня затрахать в прямом и переносном смысле? — выдала с ухмылкой.

— Я просто тебя хочу… Остальное уже твои домыслы. Тебе это неприятно?

— Секс с тобой или сам факт того, что ты считаешь, будто он тебе положен?

— Мысль, что тебе хочется спать с человеком, которого ты ненавидишь? — ответил он вопросом на вопрос.

— Я тебя не ненавижу.

— Ну вот и первое признание, Мариночка! Браво!

— Слушай, ты — козел! — теперь я его ненавидела.

— Ничего нового! Ну скажи, что ты хочешь меня, как прежде?

И как прежде — как после утреннего кафе с Верой, Андрей держал меня за грудки подле своей машины — на ветру, на глазах у безразличных прохожих.

— Просто в Питере в октябре холодно, мерзко и одиноко.

— Мне тоже одиноко,