Кармелита погрустнела:

— Да, знаю, мне об этом его друг сказал. Я оттого и отправилась на природу, уж очень мне плохо было…

— Нет, подруга, нет, он еще не уехал! Он в городе. Максим только что был у меня.

— Как — у тебя?

— Да, если ты не хочешь его потерять, беги сейчас же к нему! Ты ему очень нужна. Он тебя любит! Только ты его можешь остановить. Пожалуйста, беги к нему.

— Я ничего не понимаю! Почему же он сам ничего не сказал? И зачем он к тебе ходил?

— Брось тормозить. Максим выпрашивал у меня твой портрет!

— А где он сейчас?!

— Портрет? — не без гордости переспросила Света. — У Максима!

— Да нет, Максим где?!

— Я думаю, еще в гостинице!

Кармелита бросила трубку.

Так, нужно срочно бежать к Максиму!

* * *

Бутылочка виски была сувенирной, а значит, очень маленькой. Закончилась быстро, после нее стало только хуже. Антон понял, что есть только один человек, который сейчас может помочь ему, даст выговориться, выслушает.

Света!

Какой там у нее номер?

Вот, гудки. Хорошо… Голос мягкий, нежный, заботливый:

— Привет, Антон…

— Света. Светланочка… Только ты можешь помочь. Мне нужно поговорить…

Света рассмеялась. Но не обидно — по-доброму:

— Ладно, ладно, жду. У меня сегодня день такой. Скорая помощь Светланы Форс принимает на дому…

— Ага, — продолжил Антон. — Форма доставки — самоприезд!

— Света, — бодро начал Антон, расположившись в мастерской. — Я — подлец! Мне ужасно стыдно!

— Антон, ну просто какое-то дежа вю. Ты мне уже говорил это. Что ты опять натворил? Это ты, наверно, из-за Максима? Думаешь, он уезжает из-за тебя?

— Как? Он уезжает?!

— Да. Максим уезжает. Навсегда. Ты разве не знал? Вы же друзья…

— Какой я ему друг? Это все из-за меня.

— Антон, не замыкай все на себя. В мире есть еще и другие люди. Максим уезжает из-за Кармелиты.

— Да ладно, из-за Кармелиты… Из-за меня. Его мой отец уволил!

— Ах вот оно что!.. То-то Максим говорил, что он безработный. Но я думала, что он сам уволился, потому что решил уехать. А что произошло?

— Я смалодушничал. Предал его.

— Ну, попробуй поговорить с ним. Извинись. Скажи, что не нужно вот так вот — все рвать, бросать, уезжать. Все как-то образуется.

— Это бесполезно. Макс сейчас очень зол на моего отца и на меня.

— А почему на тебя?

— Да потому… — Антон хотел сказать всю правду, но так и не смог. — Да потому что я тоже Астахов! А может, и правильно, что он уезжает. Что ему тут бросать? Работы нет, живет в гостинице. Вольная птичка.

— У него здесь Кармелита!

— О чем ты говоришь? У нее такой папаша! Зверь! Макса порезали? Порезали. Хорошо, что жив остался! И наверняка из-за этой девчонки.

— Ты правда так думаешь?

— Конечно. А после истории с кладбищем ему вообще здесь не жить, цыгане ему этого точно не простят.

— Но ты ведь тоже замешан в этой истории…

— Меня они побоятся тронуть, а вот Максу лучше уехать.

— Я знаю немного Зарецкого. Он, конечно, горячий, вспыльчивый, но мне не кажется, что он способен на такое. Хотя… Может, ты действительно прав, что Максу лучше уехать. Вот только Кармелиту жалко.

— Да что нам других жалеть, Светочка… Можно подумать, у меня все здорово. Или у тебя… Мне кажется, у нас с тобой было одинаковое детство. Нам обоим не хватало родительского тепла.

— Да, наши отцы очень похожи…

— Точно! Недаром они партнеры. Твой наверняка тебе твердил: ты должна делать так, думать этак, ты обязана быть самой лучшей…

— Да! Что, и у тебя было то же самое?! Знаешь, я часто плакала, когда мои подружки могли гулять, а я с утра до ночи сидела с репетиторами…

— Обидно. Я тебя понимаю.

Света мечтательно закрыла глаза.

— А мне всегда так хотелось, чтоб меня баловали, чтоб на руках носили…

Антон подвинулся к ней поближе:

— Да. А вместо этого… Вместо родительской нежности — железная дисциплина. И так хотелось теплоты…

Антон обнял Свету, поцеловал. Она ответила на поцелуй.

Потом вдруг отстранилась, так же, как это было в прошлый раз:

— Уходи, Антон. Я не верю тебе. Иногда мне кажется, что ты хороший. Только одинокий и потерявший себя. А потом… Потом я чувствую в тебе какую-то неправду. Как будто ты сам перед собой играешь: красуешься, плачешь, жалеешь себя…

— Нет же, Света. Нет! Я не хочу притворяться, хочу быть самим собой, дарить любовь… Что я не так делаю?!

— Не знаю. Но мне кажется, что все эти разговоры об одиночестве… Все только для того, чтобы затащить меня в постель. Может, я и смогу поверить тебе… Когда-то… Позже. А пока… уходи, пожалуйста.

И в таборе Рубине не сиделось. Не откликалось сердце на всеобщую радость. Думала о том и о сем. Вспомнила самый тяжелый момент в своей жизни. Да так на нем и остановилась. Сердце сжало, как железной рукой, и больше эта боль не отпускала. Достала денежку и пошла на остановку, ждать маршрутку. В Управск ехать надо, разыскать ту самую женщину…

Найти Тамару в Управске оказалось проще простого. Все знали, где она работала раньше и кем стала сейчас.

И вскоре Рубина уже нажимала кнопку звонка астаховского дома. По ту сторону двери кто-то захлопотал. «Интересно, — подумалось ей, — как изменилась та женщина? Раньше была симпатичная, но какая-то… злая».

Дверь открылась, и Рубина увидела… Олесю.

— Ты зачем сюда пришла? — шепотом спросила Олеся.

— Олеся? Вот я рада. Рада тебя видеть. Ты что же, теперь здесь работаешь?

— Да.

— Как же хорошо! Только-только там сидела…

— Тс-с-с, тихо, — Олеся тревожно вгляделась в глубь дома. — Рубиночка, не нужно об этом.

— Да-да, понимаю…

— Зачем ты пришла сюда?

— С хозяйкой твоей поговорить. Ее зовут Тамара?

— Да. О чем поговорить — обо мне? Ты хочешь ей рассказать, кто я такая, откуда?

Рубина внимательно всмотрелась в Олесю. Не к добру эта пугливая суетливость. Ох, как нечисто, неспокойно на сердце у ее сокамерной подружки:

— Ты что же, боишься, что хозяйка узнает, что ты была в заключении?

Олеся прижимает руку Рубины к себе. И сказала, снова шепотом: