— Хорошо, я вас слушаю.

— Олеся, я сегодня разговаривал с Астаховым. Миротворец, блин! Он принял в корне неверное, ошибочное решение. Я очень старался исправить его, но, увы, не удалось… Мне нужно письмо, которое сегодня должен написать Астахов. Так я буду хотя бы знать суть его предложений и буду знать, как нам защищаться дальше.

— Какое письмо?

— Адресовано Зарецкому. Принеси его мне.

— Да, но… Как же я это сделаю?!

— Ты работаешь в доме. Придумай что-нибудь!

— А если я не смогу?

— Сможешь! Идеальным вариантом было бы, если бы письмо вообще не попало к Зарецкому.

— Вы хотите, чтобы я украла?! Но меня же сразу уволят! А то и под суд отдадут…

— Я понимаю. Поэтому и говорю: красть не надо… Красть вообще некрасиво. Об этом и в святых книгах сказано: «Не укради!». А вот заповеди «Не ксерокопируй!» в Библии нет. А посему копия этого письма должна быть у меня в любом случае! Обязательно!

— Скажите, а можно… так… чтобы ни у кого ничего не брать?! Я хочу помочь! Но… не могу!

— Девочка моя, мы о чем с тобой договорились, когда я тебя из тюрьмы выпи кивал?! Да, я понимаю — нелегко заниматься непривычным делом в первый раз. А потом, может быть, как-нибудь и привыкнешь…

Форс задумался. К чему это словоблудие — зачем он красуется перед своим невольнонаемным работником. Правду-матку надо резать:

— И все же лучше, если бы у меня оказался оригинал. Это зачлось бы как… как… двойной срок. Извини за напоминание.

* * *

Обстановка была почти романтическая — Сашка пил пиво в кафешке, в нескольких сантиметрах от Маргошиной груди. Сашкина любимая все переживала неожиданный финал цыганского представления:

— Да, жаль, ливень хлынул. Концерт ваш раньше времени закончился.

— И очень даже хорошо, что раньше времени.

— Это почему? У тебя такой костюм забавный, медвежонок мой любимый. А если бы ты еще и запел… Я так ждала, когда петь начнешь.

Сашка понурил голову:

— Марго, признаюсь тебе, я не пою.

— Вот те на! Цыган, и не поет!

— Вот по лошадям я первый! А петь — не пою, слуха нет…

— Слух у всех есть! — строго сказала Марго. — Ну-ка напой что-нибудь!

— Что, прямо здесь, что ли?

— А чего в долгий ящик откладывать?! Вдруг у тебя талант!

— Ну, неудобно как-то. Здесь же люди.

— Люди, говоришь…

Марго задумчиво посмотрела на Сашку. Потом обвела взглядом кафешку. Негусто. В одном углу — два человека и в другом — три. Любовь к Сашке и его, Сашкина, уверенность в себе стоят того!

Марго решительно встала и громко сказала:

— Так, кафе закрыто, — и, пока никто ничего не успел сказать: — Санитарный час! Ближайшее культурное заведение — в тридцати метрах.

Посетители попытались возмутиться. Но эти хилые попытки были легко отбиты нежным напором Марго.

— Завтра приходите! Все будет замечательно. Прошу вас, завтра… Так, благодарю. Завтра ждем вас снова. Всего хорошего.

Марго заперла дверь кафе, подошла к растерянному Сашке, села за столик.

— Вперед. Давай, расслабься и спой чего-нибудь!

— Марго, я же тебе сказал, у меня слуха нет!

— Это не тебе решать! Давай пой! А я оценю.

— Ладно, но я тебя предупредил…

— Что у вас там есть? «Очи черные» — это русская песня или цыганская?

— Это русский цыганский романс.

— Ну, давай. В знак русско-цыганской дружбы!..

— Очи черны-я-а-а… — затянул Сашка неуверенно.

— А громче можешь?

— Очи страстныя-а-а…

— А еще громче можешь? Давай!

— Очи жгучия-а-а… И прекрасныя-а-а…

Сашка неуверенно замолчал.

— Посмотри, какой голос! Видишь?

— Теперь вижу.

— Тебе ж любой артист позавидует!

— Тебе понравилось?

— Конечно, отлично! Только теперь давай чуть по-другому. От души. И в унисон.

— В уни… что?

— В унисон, вместе то есть! Смотри, следи за моей рукой! Вступаем. И…

И они запели, сначала неуверенно и робко. А потом Сашка все уверенней вторил красивому мощному голосу Маргоши. И обнявшись, они затянули с такой страстью и искренностью, что сами чуть не прослезились:

Очи черные, очи страстные,

Очи жгучие и прекрасные.

Как люблю я вас, как боюсь я вас,

Знать, увидел вас я в недобрый час!..

* * *

Увидев отца, Кармелита испугалась по-настоящему.

— Папа, — совсем по-детски сказала она. — Я сейчас все объясню!

— Выйди! — коротко бросил Баро.

— Папа, я…

Максим не дал ей договорить, встал впереди, ограждая ее.

— Господин Зарецкий…

— А ты помолчи! Я с тобой потом поговорю. Кармелита, выйди!

— Папа, я выйду, но обещай, что ты ничего с ним не сделаешь!

— Я просто с ним поговорю. По-мужски!

— Знаю я ваши мужские разговоры! У него еще рана не зажила! Ну пожалуйста… Папа?!

— Хорошо. Я обещаю! Я раненых не добиваю. Рыч, уведи ее в машину. И ждите меня.

Кармелита вышла из комнаты (как можно быстрее, чтобы не идти рядом с Рычем). Напоследок с тревогой посмотрела на Максима.

Баро медленно подошел к Максиму, как будто собирался начать драку.

Макс стоял на месте, сложив руки на груди. Оба яростно смотрели глаза в глаза.

— Я предупреждал тебя, — сказал наконец Баро, — чтобы ты близко к моей дочери не подходил. Мне лучше знать, что ей нужно для счастья!

— А если вы его разрушаете?!

— Это ты его разрушаешь! Она невеста! Чужая невеста! А ты ее позоришь!

— Неправда! Я хочу ее сделать счастливой!

— Я гляжу, ты собрался уезжать. Ну так уезжай. И мне будет легче, и в городе будете спокойней.

— О чем вы говорите?

— О погроме, который ты устроил на кладбище!

— Я вам, господин Зарецкий, уже сказал, что не имею к этому никакого отношения!

— Я тебе не верю. Уезжай отсюда, по-хорошему прошу.

— Вы мне угрожаете, господин Зарецкий?!

— Я не угрожаю, я — предупреждаю… И больше предупреждать не буду. Надеюсь, ты меня понял.

— А если я не уеду?!