— Я распорядился поместить вас в отдельную каюту, мисс, — проговорил старик, — когда открылось, что вы — дама.

Адония, собираясь с мыслями, взяла зеркальце, посмотрела в него — и едва не выронила. Старуха с обритой головой и чёрными тенями вокруг глаз. Губы — в сочащихся кровью трещинках. «Дама!»

— Мы барражируем в акватории Плимута, — неторопливо наливая воду в таз, продолжил старик. — У нас, видите ли, в этом городе ещё дела. Как только мы их завершим — доставим вас в любой указанный вами порт. Кажется, вы в опасности?

— Вы знаете, кто я? — ответила вопросом Адония.

— Нет, мисс. Не знаю.

— Тогда отчего так заботитесь обо мне?

— Вы просили о помощи. Я помогаю.

— А куда вы направитесь, когда завершите дела в Плимуте?

— В очень далёкое место. В другую страну. В порт, который обозначен не во всех лоциях.

— Прекрасно, — откладывая в сторону зеркало, проговорила Адония. — Принимая вашу любезность, прошу отвезти меня в этот ваш порт.

— Вот как? — поднял брови старик. Он снова склонился над бочонком и, зачерпнув воды, вылил в гулко отозвавшуюся медь. — Но это дикое и неприютное место. Мы следуем в порт Иктасу, в Бразилию.

— Нет. — Адония сидела с напряжённо выпрямленной спиной. — Вы следуете в Эрмшир.

Старик вздрогнул и выронил лязгнувший о металл ковш. Сел на противоположную кровать. Вцепился руками в края досок.

— Ваш пол и ваш возраст не позволяет мне допустить, что вы состоите в рядах… некоего братства.

— Правильно. Не состою. Мне доверена всего лишь одна тайна.

— А именно?

— Ваш облик и название острова.

— Не сочтите за неделикатность… Кем доверена?

— Не сочтите за сумасшествие. Духом умершего человека.

В маленькой двухместной каютке повисла напряжённая тишина. Старик, присев на край противоположной кровати, учащённо дышал. Коротко взглядывал то на девушку, то на окно, то на собачку.

— Нет, мисс, — резко произнёс он, как бы очнувшись. — Вас мы туда не повезём. В какой угодно порт мира, только не в Эрмшир.

— Хорошо. Скажите, кто главный человек на этом корабле?

— Прошу прощения, мисс. Я главный человек на этом корабле.

— Тогда поймите! — дрогнувшим голосом выкрикнула Адония. — Эрмшир — единственное место во всём мире, где мне позволительно находиться! Вы ведь свозите туда преступников? Ведь так? А я — отъявленная преступница, я по макушку в людской крови! И вот — я в вашей власти! Делайте же своё ремесло!

Старик сидел, пристально вглядываясь в её лицо. Сдвинув брови, увёл взгляд в сторону. Глухо сказал:

— Если вы посвящены в наши тайны, мисс, то должны знать и то, что все обитатели Эрмшира — мужчины.

— Я знаю.

— Тогда что же вы говорите! Отвезти вас туда! Год за годом монахи, живущие там, и преступники, со временем пополняющие число этих монахов, избавляются от тягостных соблазнов внешнего мира. Если б вы знали об эйцехоре…

— И об этом я знаю. Я читала древние иудейские книги. Эйцехоре — семя дьявола в человеке. В неустойчивых душах воплощается жаждой или власти, или денег, или крови…

— Не только, не только! А двойственная природа пола? Ни один мужчина, любящий женщину, не свободен от тёмных желаний обладать, подчиняя, и предавать, снова и снова предпочитая иную. Похоть — тёмная изнанка любви! Сколько лет монахи трудом и молитвами выжигали, испепеляли в себе эйцехоре, и вдруг появитесь вы — юная, красивая, полная жизни, влекущая… В скольких нескромных помыслах вы станете тотчас повинны? Подумайте, в скольких?

— Посмотрите, почтенный отче! — с мольбой произнесла Адония, дотрагиваясь до лежащего рядом зеркала. — Какая красота? Какой соблазн может вызвать моё лицо?

— Оно изменится, — тихо ответил старик. — За то время, пока мы будем идти к Эрмширу, оно исцелится и расцветёт. Я-то вижу, как уже сейчас блеснул взгляд Джона, когда он принёс вот эту воду и вот это зеркало… В Эрмшир вы прибудете воплощеньем соблазна.

Он встал и шагнул к двери. Оглянулся. Виновато развёл руками.

— Вот почему, юная мисс, Эрмшир уже много веков табуирован для пребывания на нём женщин. Извините. В любой порт невоюющей в данное время страны. Или в Новый Свет, в Америку. Только не в Эрмшир. Извините.

Он вздохнул. Изменившимся, деловитым тоном добавил:

— Ещё на минуту отложите ваш туалет. Я вижу, Джон не принёс полотенца. Одну минуту.

И вышел.

Адония сидела, уставившись перед собой невидящим взглядом. Затем, взяв в руку зеркало, прошептала:

— Значит, моё лицо станет воплощеньем соблазна?

Она с силой ударила зеркало о край бочонка. Наклонившись, отыскала наощупь крупный осколок. Выпрямившись, хрипло сказала:

— Не станет!

И злым, полным силы движением вскинула осколок к лицу. Собачонка, заскулив, спрыгнула, спряталась под кровать.

Спустя минуту за дверью раздались шаги и, постучав, вошёл неумолимый старик. Перешагнув порожек, он выронил полотенце и отчаянно закричал:

— О Господи!! Что ты наделала, девочка?!

Он бросился к Адонии, подцепил снизу залитый кровью подбородок и, приподняв, развернул голову девушки к окну.

— Глаза! Глаза-то хоть целы?!

Он бросил взгляд на лежащее возле порога полотенце, быстро повернулся к соседней кровати и, содрав с него одеяло, скомкал и прижал к лицу Адонии простыню.

— Джо-о-он!! — что было сил закричал он и, всхлипнув, умолк.

В коридоре послышался частый тяжёлый топот. В каютку ввалился матрос — и замер.

— Быстро, горячей воды, — выдавил старик, — и травника. Лекарский ларец пусть захватит!

— Что? — глухо сказала из-под простыни Адония. — Теперь оно не вызывает соблазна?

— Зачем же, зачем! — плакал над нею старик. — Моя вина, моя вина. Не прочувствовал! Меа culpa[17]…

— Почтенный…

— Не говори ничего! — воскликнул старик. — Ты ведь и губы разрезала! Мой грех, мой…

— Индульгенция…

— Молчи, умоляю! Ну где этот травник?!

Спустя час Адония лежала на своей постели, прижимая к боку поскуливающую собаку. Белое, замотанное, лишь с небольшой щелью рта лицо её было похоже на свежеизготовленную маску мумии.

— Моя вина, — раскачиваясь, негромко тянул сидящий напротив старик. — Не прочувствовал, насколько для тебя это важно. И ещё — я скрыл, что в Эрмшире была уже женщина. Однажды двое, юноша и девушка, спаслись после шторма. Мы отвели им один маленький островок на окраине архипелага, и никто из монахов их не навещал. Снабдили лишь всем необходимым, и юноша сам заботился о поддержании жизни. Я скрыл это, когда приводил аргументы на твою просьбу. Моя вина…