Мюнхен, 15 июля 1914 года

Часы на ратуше еще не пробили полночь, а улицы Мюнхена уже опустели. Здесь не наблюдалось такой активности военных, как в Вене, хотя количество молодых людей, приезжающих из близлежащих городков и деревень, чтобы записаться добровольцами в армию, беспрерывно возрастало. Наставник Адольфа – фон Либенфельс – запретил ему идти в армию, однако Адольф хотел поскорее записаться добровольцем, чтобы продемонстрировать свой героизм. Какой же он немец, если прячется, словно крыса, когда все рвутся в армию? Адольф шел уже полчаса, прежде чем добрался до дома, где он снимал комнату. Он отпер дверь квартиры своим ключом и зашел внутрь как можно тише, чтобы не разбудить семью Попп. Пройдя на цыпочках в свою комнату, он положил книги на кровать и начал раздеваться. Делал он это очень быстро, потому что не любил смотреть на свое бледнокожее, дряблое и хилое тело. Его телесная оболочка была для него самой худшей из тюрем. Необходимость есть, пить и спать казалась ему оковами. В былые времена он легко поддавался своему животному естеству и бесцельно слонялся по городу или же валялся целыми днями на кровати. Однако теперь с этим было покончено, он стал совсем другим человеком – сверхчеловеком. Он аккуратно разложил одежду на стуле и зажег маленькую лампу, чтобы заняться чтением. Три десятка довольно потрепанных книг были сложены стопками в ногах кровати, некоторые из них он прочел более ста раз. Он прилег на кровать и открыл книгу, однако его мысли путались. Ему вдруг припомнились отрывки из разговора с наставником в пивной. Фон Либенфельс, безусловно, был более образованным интеллектуалом по сравнению со старым фон Листом, однако он, Адольф, скоро его превзойдет. «Мой склад ума – чисто арийский, и это позволяет мне обладать огромным интеллектом», – подумал Адольф, листая страницы книги, но не читая то, что на них напечатано. Когда-то отец порол его кожаным ремнем, а мать, стоя чуть поодаль, умоляла отца перестать это делать. Он попытался прогнать из своей памяти эту сцену, однако не мог не думать о своей ненависти и своем страхе. Почувствовав, как пересохло в горле, он несколько раз яростно стукнул кулаком в подушку. Когда к нему вернулось самообладание, он вдруг услышал какой-то шорох в темном углу комнаты. Держа в руках книгу, он немного приподнялся на кровати, вглядываясь в темноту, но не увидел там ничего необычного. Тогда он снова вытянулся на кровати – и тут же почувствовал, что рядом с кроватью кто-то есть. Затаив дыхание, он медленно подвинулся к стенке. У него уже бывали подобные галлюцинации, и каждый раз его охватывала паника.

– Ты кто? – спросил он дрожащим голосом. – И что тебе от меня нужно?

Он замолчал и прислушался. И тут его охватило приятное чувство: ему показалось, что он парит в воздухе. Он немного расслабился. А затем он вдруг начал говорить так, как говорят во сне: сначала произносил отдельные слова, затем – цифры и бессмысленные фразы. Он говорил все быстрее и быстрее, пока его слова не превратились в набор звуков. Его губы беспрестанно что-то бормотали, но его ум оставался ясным: он словно слушал сам себя. И вдруг наступила тишина. Адольф расслабился и выронил из рук книгу. Затем он глубоко вздохнул и потушил свет. Подобные приступы бывали у него с детства. Врачи признали у него эпилепсию, но он знал, что это не эпилепсия, а нечто совсем иное. Он не мог объяснить, что это, но когда им овладевал страх и его тело содрогалось в конвульсиях, Адольф чувствовал, что он – не один, что внутри его с ним кто-то разговаривает. «Цена могущества», – подумал он, закрывая глаза и погружаясь в сон. Несколько минут спустя он уже крепко спал.

Вена, 15 июля 1914 года

– Почему Адольф хотел стать художником? – спросил Линкольн.

– Рисование – одно из тех немногих занятий, в которых он сумел добиться определенных успехов. У него был беспокойный прав, он ненавидел монотонную и скучную жизнь своего отца, – объяснял Кубичек, прикладываясь к очередной кружке.

– Отец Адольфа, наверное, не хотел, чтобы он стал художником, – предположил Геркулес.

– Поначалу родители не воспринимали эту его наклонность всерьез. А Адольф забросил учебу, ему не дали аттестата.

– Отец, должно быть, рассвирепел и очень сурово его наказал? – спросил Леондинг.

– Вообще-то он вскоре неожиданно умер. Адольф наконец-таки почувствовал себя свободным и стал слоняться без дела но улицам. Некоторое время спустя его мать продала дом, и они переехали в центр Линца. В течение двух лет Адольф жил мечтами о том, что он станет художником, и строил планы относительно переезда в Вену. Мы с ним часто совершали длительные прогулки по лесам в окрестностях Линца и часами болтали о наших планах на будущее. Адольф был уверен, что когда-нибудь добьется огромного почета и уважения.

– Юношеские мечты, – сказал Леондинг.

– Более чем мечты. Адольф был буквально помешан на своем желании стать знаменитым. Он увлекался архитектурой и иногда начинал рассказывать о своем плане, как он перестроит Линц. Как-то раз мы пошли на оперу Вагнера из его цикла «Кольцо нибелунга», и потом несколько недель он только о ней и говорил. Его невероятно интересовала история Германии, и он ее все время изучал.

– Его стремление к величию кажется мне очень даже странным. А он не пытался найти себе работу и заняться чем-нибудь полезным? – спросил Линкольн.

– Нет. Летом тысяча девятьсот шестого он съездил в Вену и окончательно решил, что попытается обосноваться в этом городе и стать художником. Мы более года собирались уехать вместе жить в Вену, прежде чем решились.

– Вы поехали вместе с ним, Кубичек? – спросил Геркулес.

Лицо юноши раскраснелось, глаза казались остекленевшими, теперь он говорил, сильно растягивая слова. От выпитого пива у него заплетался язык, и Геркулесу с трудом удавалось понимать и переводить его слова Линкольну. Леондинг предложил что-нибудь перекусить – от выпитого пива юноша, видимо, так захмелел, что мог заснуть до того, как закончит свой рассказ.

– Пожалуйста, сосиски, – сказал Геркулес проходившей мимо их стола официантке.

Ели молча. Геркулес и Линкольн напряженно обдумывали все услышанное о человеке по имени Адольф Гитлер. Когда сосиски были съедены, Геркулес первым продолжил разговор:

– А почему вы поехали в Вену?

– На меня оказала сильное влияние личность Адольфа. Он обладает способностью превращать свои собственные мечты в мечты других людей. У него трудный характер, его настроение постоянно меняется, однако он умеет быть щедрым. А еще он честный и преданный.

Взгляд Кубичека просветлел, как будто, вспомнив о достоинствах своего друга, он в какой-то степени простил ему его недостатки.

– Чем вы занимались в Вене? – спросил Линкольн.

– В сентябре тысяча девятьсот седьмого Адольф попытался поступить в Академию изобразительных искусств, но его не приняли. Он страшно обиделся и разозлился. Тем не менее, он решил получше подготовиться и снова пытался поступить в эту академию. Я предпочел заняться музыкой. А потом его мать серьезно заболела.