И вот какая моя к тебе, Грунюшка, будет окончательная просьба. Приедешь ты на Зеленую Слободу — скажи ты ему, черту гололобому, чтоб ехал сюда и об жизни не беспокоился, потому моя мечта вывезла наперед его, и что пиджак михал-василичев я ему сберегла и портсигар серебряный тоже пока не продавала…

1927

Народный следователь 2-го участка Збруевского уезда, рассмотрев дело о неизвестном трупе, найденном сего 12 июля 1925 года, нашел:

12 июля близ посада Стрешнево, под городом Збруевым, в кустах, недалеко от берега Оки пастухом Серегиным был случайно обнаружен совершенно разложившийся труп неизвестной женщины. По заключению судебного врача, производившего осмотр трупа, определить причину смерти женщины ввиду крайне сильного разложения трупа не представляется возможным. Живот оказался сильно вздутым, нижняя челюсть, кишевшая червями, отвалилась, глаза поклеваны птицей, и, кроме того, левая нога, подвернутая в ненормальном для мертвеца положении, обкусана зверком, имеющим мелкий зуб. Судя по степени разложения, можно заключить, что труп находился в кустах не менее трех недель. По останкам платья и белья гражданки города Збруева Анна Феоктистовна Голубева и ученица фабзавуча Евдокия Павловна Маршева признали, что найденный труп принадлежит дочери первой — Александре Петровне Голубевой, пропавшей несколько дней тому назад без вести. По показанию гражданки Маршевой, с которой покойная жила последнее время, Голубева похитила золотое кольцо и платье Маршевой. Будучи задержана по заявлению Маршевой милицией, Голубева была отпущена под подписку, но затем скрылась. По показанию Маршевой же, Голубева все время тяготилась жизнью и намеревалась покончить с собой: отравиться или утопиться. Такое же намерение покончить с собой Голубева выражала комсомольцу Наседкину, Евгению Ивановичу, которому показывала револьвер «наган», что и видно из показаний Наседкина. Мысли о самоубийстве находятся также в оставленном ею дневнике.

На основании вышеизложенного и принимая во внимание, что в настоящее время судить о причине смерти Голубевой нет достаточных данных, но является большая вероятность предполагать, что Голубева покончила жизнь самоубийством — народный следователь 2-го участка Збруевского уезда согласно ст. ст. 202–203 Уголовно-Процессуального Кодекса постановил:

Настоящее следственное производство препроводить в Яловинский губернский суд для прекращения в установленном порядке за неустановлением наличности преступления в данном деле.

Народный следователь 2-го участка Збруевского уезда

С. Борисов.

Обыкновенная клеенчатая тетрадь ученического типа. На первой странице нарисованы плохими фиолетовыми чернилами: роза, копье и подобие голубя, несущего в несоразмерно большом клюве конверт с именем: Шура Голубева, 17 лет.

Ниже три записи, все на одной странице:

Начало дневника

Подарок в день моего рождения от Дины. Мне исполнилось 17 лет. Начинаю писать все свои приключения.

Сегодня я подстригла волосы до уха.

* * *

* * *

Мы сидели дома в 9 час. вечера: я, Дина, Люба, Коля Ложкин. Я думала, что приехала жить в общежитие дома имени Ленина от мамы, из дома Тешкина, на самое короткое время, а вот уже декабрь, и я еще живу с девочками — Диной и Любой. Когда-то я расстанусь с общежитием? Тогда напишу на память… Шура Голубева, 17 лет.

декабря 1924 г.

Сочинения А. П. Голубевой

* * *

С сегодняшнего дня 6 декабря я начала работать на банкоброшах. Все может быть! В скором времени буду я банкоброшница.

На память Шуре Голубевой от Коли Ложкина.

Коля Ложкин. 7 декабря 1924 года.

* * *

Вечером, 9 декабря 1924 года.

Сегодня я сходила на фабрику, пришла с фабрики в 10 час. утра, разулась и легла на диван читать книжку о половой жизни молодежи, да и затем уснуть до 3 часов дня, покамест придет с фабрики Дина. Ну, я легла на диван и, наверное, читала с полчаса, а Динке оставила записку, чтобы меня разбудила. Ну, сплю. Пришла с фабрики Динка, будит меня: «Шура, Шура, вставай!» — а я не захотела, и еще уснула. Проснулась я, и захотелось мне напиться чаю. Вдруг стук в комнату, я отвечаю: «Войдите!» Пришел к нам Ложкин Коля и говорит: «Я хотел лечь дома спать, но боюсь просплю на партдень к семи часам». Я сходила за кипятком, напились мы с Динкой чаю, а Колька лег на мою кровать и говорит: «Ох, если бы было возможно, то я уснул бы здесь… Да боюсь, что вы меня не разбудите!»

Кончили мы пить чай, Динка стала возиться с Колькой, вдруг стук. «Войдите!» Пришел Женя Наседкин за Динкой на собрание, а она говорит: «Сегодня — не комсомольский день, я не пойду на парт-день, я лягу спать». Потом Дина мне говорит: «Шура, пойдем на собрание (вот гудит гудок на ситцево-набивной — 9 часов вечера) в дом советов, а?» — «Нет, нет!» — «Идем, ну, что мы будем сидеть дома, — мы выспались, идем, Шур!» — «Нет, Дина, если хочешь — идем гулять, а не на собрание». Она говорит: «Ну, идем!» Идем, так идем. Мы оделись, обулись — я, как всегда, в своем пиджаке песочного цвета, в красной повязке, в туфлях и в галошах. Коля говорит: «Девочки, идемте со мною, вы меня, кстати, проводите для прогулки». На улице так хорошо: не особенно ветрено, не особенно мокро.

Шли мы по фабричной улице — конечно, Коля взял нас под руки, шли до самого дома советов. Дошли до театра, вдруг два пьяных парня толкнули (сейчас поем хлебца с маслом, буду еще писать) Кольку. Ну, тут, как и всегда пьяные, стали придираться — мы с Динкой скорей, скорей, да и отошли ото всех: и от пьяных, и от Кольки с Женькой. Идем тихонечко, дошли до больницы Семашки — вдруг там в садочке сидят мужчины на лавочке, а оказывается, там один был в припадке. Мы зашли в ограду, посмотрели на припадочного — он лежал на земле с разбитой головой и с пеной у рта. Ну, посмотрели и пошли дальше по Сталинской улице, дошли до магазинов, поинтересовались на выставке материалами и пошли дальше. Вдруг навстречу Серко с товарищем. Подошли к нам. Серко и говорит: «Пойдемте, девчата, пройдемся!» Мы согласились, Серко взял нас под руки, и пошли мы по Сталинской улице с большими разговорами. Дошли до дома, попрощались и разошлись мы домой, а наши ребята — уж и не знаю: куда пошли? Пришла домой, я прямо разделась и скорей давай записывать на память нашу прогулку. А теперь нужно спать! Ну, остаюсь жива и здорова до следующего дня. Динка уже лежит в постели. Закончила писать в 10 часов вечера. Писала волна — узнайте: кто она?