― Ну вот что, Герцен, ― сказал я, выискивая в шкафу новую куртку взамен порезанной. ― Никуда уезжать мы не будем. Где, говоришь, сейчас эта сладкая парочка? Надеюсь, на месте происшествия?

Прокопчик аж руками всплеснул:

― Да ты с ума сошел! Неужто хочешь лично сам своими руками… Э… собственными ногами…

― Вот именно, ― подтвердил я, направляясь к выходу. ― Лично. Сам. Руками и ногами.

Картина возле Стеклянного дома была до боли знакомая. Несколько полицейских машин, «скорая помощь» и микроавтобус криминалистической экспертизы сгрудились вокруг распахнутого настежь ядовского подъезда, как поросята у пустого корыта. Я поднялся на третий этаж и вошел в квартиру, дверь которой также была нараспашку.

― О! ― вместо приветствия округлил при виде меня глаза Харин. ― Выходит, не зря нас в школе-то милиции учили: преступника тянет на место преступления!

― Сам пришел, ― удовлетворенно кивнул, выглядывая в коридор, Мнишин. ― Ну-ну.

― Пришел, ― подтвердил я и, вспомнив Прокопчика, добавил: ― Собственными руками.

― Будешь писать чистосердечное? ― хищно поинтересовался Харин.

― Буду, ― кивнул я, направляясь в гостиную. — Только дайте сперва взглянуть, что там с доктором сделали.

Но Харин угрожающе оттер меня плечом.

― А что, не насмотрелся еще, что ли? Тебя в шесть пятнадцать вместе с ним видели ― есть свидетели.

А медик говорит: смерть не позже семи наступила! Сейчас поедешь к нам в отдел, дадим тебе бумагу, ручку…

― Ты чего, Харин, правда дурак или прикидываешься? ― спросил я, начиняя помаленьку закипать. — Какие свидетели? Кто меня с ним видел?

― Вахтерша внизу, в подъезде!

― Ну и что конкретно она видела?

― А вот как вы под ручку выходили!

― Выходи-и-или, ― протянул я. ― Это что ж у тебя получается: я его сперва убил, а потом под ручку с ним вышел? Так?

― Все равно, ― упрямо набычился Харин. ― Ты последний.

― И что, за мной не занимать? ― Я уже разозлился не на шутку. ― Вот что я тебе, Харин, скажу: чем прикидываться дураком, лучше прикидывайся умным.

Мне показалось, он меня сейчас укусит ― такая у него была перекошенная рожа. Но тут вмешался до сих пор молча наблюдавший за нашей перебранкой Мнишин.

― Пусти его, ― коротко бросил он и добавил, адресуясь уже ко мне: ― Только руками ничего не лапать.

Я шагнул за порог гостиной и увидел ровно то, что ожидал. Зрелище было настолько ужасно, что в первое мгновение я не выдержал ― зажмурился. Потом, глубоко вздохнув пару раз, чтобы унять подступившую к горлу тошноту, заставил себя открыть глаза.

Доктор Ядов лежал на полу аккурат между диваном, на котором всего каких-то несколько часов назад приводил меня в чувство, и обеденным столом, где на чайном блюдечке еще лежали пустые ампулы, шприцы и даже салфетка с подсохшим пятнышком моей крови.

Тело лежало на спине с широко раскинутыми руками. Словно профессор пытался в последний момент сказать кому-то: извините, что так вышло, но ничего теперь не поделаешь. Рубашка на груди была разодрана или распорота чем-то острым, а дальше все от живота до подбородка представляло собой одно кровавое месиво. Удивительно, но лицо осталось совершенно не тронутым. Если не считать несомненных признаков асфиксии ― что неудивительно: на шее профессора тугой петлей был затянут кожаный собачий поводок.

Над трупом склонился незнакомый судмедэксперт, а чуть поодаль пристроился на краешке стула криминалист с Петровки Гужонкин, который приветствовал меня слабой улыбкой, больше смахивающей на гримасу отвращения. Его стараниями все вокруг, что не залито кровью, было обильно засыпано черным порошком для снятия отпечатков. Сочетание красного с черным создавало обстановку какого-то сатанинского действа. Что было не так уж далеко от истины.

Я присел на корточки рядом с телом и спросил медика:

― А что ниже пояса?

Он взглянул на меня поверх очков без всякого любопытства к моей персоне. Раз я здесь и что-то спрашиваю, значит, имею право. Но вопрос мой понял совершенно правильно:

― Имеете в виду гениталии? Нет, на этот раз, как ни странно, даже не тронуты.

Дама Бланк обычно с гениталий и начинала ― это был ее фирменный почерк. Я встал и повернулся к Гужонкину:

― А карта? Карта была?

В ответ он только вяло приподнял левую руку с целлофановым пакетом, в котором виднелась испачканная кровью, но хорошо различимая дама червей.

Делать тут больше было нечего, и я вернулся в коридор. Мнишин смотрел вопросительно, а Харин даже с ноги на ногу переминался от нетерпения — так ему хотелось побыстрее начать допрос с пристрастием. Но я не люблю доставлять ему удовольствие.

― Значит, главный вопрос, ― начал я, обращаясь к Мнишину, ― что ваш покорный слуга делал дома у профессора в шесть часов утра?

Тот утвердительно кивнул, глядя мне в лоб, будто целясь.

Рассказывать про свою позорную схватку с Дамой Бланк я не собирался. Прежде всего отсутствовала уверенность, не плод ли она абсента с Валькиным табачком. Все остальное можно было вываливать почти как есть. Поэтому я продолжил:

― Отвечаю. Накануне мы с приятелем крепко дали, я его пошел провожать и встретил Ядова. Он тоже моцион перед сном совершал. Видать, был я не очень хорош, он меня пригласил зайти к нему и даже лично вколол чего-то расслабляющего и успокаивающего ― вон на тарелке еще шприцы остались и салфетка с моей кровью. Можете генетическую экспертизу провести.

― А нельзя без этих твоих подъелдыкиваний? — поморщился Мнишин. ― Потом что было?

― Потом Ядов вышел вместе со мной, моцион свой догуливать. У моего подъезда расстались, а он дальше двинул. Что еще?

― Кажись, не врет, ― задумчиво глядя в пол, произнес Мнишин.

Но Харин упрямо помотал башкой и злобно процедил:

― Да он всегда врет! ― Подумал и добавил: ― Даже когда правду говорит!

Применительно к данному случаю я как честный человек не мог с ним не согласиться.

― А там чего высматривал? ― кивнул в сторону комнаты Мнишин.

― Маньячка до сих пор резала мужикам гениталии. Тут этого нет.

― А без тебя мы не заметили! ― грубо влез в разговор Харин.

Но Мнишин, отмахнувшись от него, поинтересовался главным образом у застежки моей новой куртки: