Когда альбатрос сел на землю, Герфегест решительно зашкандыбал к нему, оставив Харману и Элая строить предположения относительно того, что за загадочный корреспондент посылает почтовых альбатросов в Пояс Усопших.

– Бьюсь об заклад, это письмо от императора, Торвента Мудрого, – сказала Хармана. – Если, конечно, Герфегест, спасаясь из Наг-Нараона, не завел себе какую-нибудь смазливую дамочку, которой не лень марать бумагу любовными каракулями.

– А что, это было бы славно, – не сдержался Элай. – По крайней мере, тогда я не чувствовал бы себя таким паршивцем…

Очень скоро к ним присоединился Герфегест – в одной руке его было небольшой футляр для писем, а на запястье другой нетвердо сидел альбатрос – одна из его лапок была сильно искалечена.

– Ну что? Скрипит ли ось колеса мироздания? – сверкнула глазами Хармана.

Герфегест, глядя в пустоту перед собой, покачал головой в нерешительности. Похоже, письмо поразило его больше, чем он сам мог ожидать.

– Это письмо от Торвента Мудрого, – сказал наконец Герфегест. – Орин пал. Сармонтазара погружается во мрак.

Письмо, доставленное почтовым альбатросом, спутало все планы и разрушило все надежды на сравнительно бескровный и сравнительно благоприятный исход истории, участниками которой оказались Хармана, Герфегест, Элай и еще половина Синего Алустрала. Орин пал. Это значило, что вместе с Орином в объятия Хуммера и Октанга Урайна пала и вся Сармонтазара.

Только невежа мог остаться равнодушным к этому факту. И вопрос еще, имеются ли в Алустрале такие невежи.

Ибо, по меньшей мере всякий благородный, вне зависимости от того, к какому Дому он принадлежал и каким Путем следовал, после Дагаата понимал, что Алустрал и Сармонтазара – это близнецы, навеки связанные единой пуповиной, которую не перерезать, не изжить.

Об этом твердили древние книги, об этом говорили оракулы. Не может быть зла в Сармонтазаре, которое немедленно не откликнулось бы эхом, быть может, стократным эхом в Алустрале…

Герфегест сидел, обхватив руками колени – он был погружен в невеселые раздумья.

Торвент Мудрый, та-лан отражение его учителя Зикры Конгетлара, предложил ему единственное возможное решение. И он примет его. Падение Орина означает – Война Домов должна прекратиться. Это ясно императору, это ясно и Герфегесту. И даже этому ублюдку Тарену Меченому, которого Герфегест с удовольствием насадил бы на кол при большом стечении просвещенного народа, тоже ясно.

Торвент установил мир и урезонил всех – и Пелнов, и их немногочисленных союзников. Казалось, можно было бы радоваться. Но радоваться было нечему. Ибо конец этой войны означал начало другой – куда более страшной и кровавой.

Войны с Сармонтазарой.

И эта война будет идти до последней капли вражеской крови – потому, что Семь Благородных Домов Алустрала никогда не объединяются из гуманных побуждений. Ибо у них нет гуманных побуждений.

Герфегест знал – армии под водительством Торвента Мудрого предстоит встретиться с армией Октанга Урайна. Не ясно, на чьей стороне будет удача и благословение небес. Но одно было ему очевидно – если Алустрал сделает попытку отсидеться в кустах, то вскоре он будет захвачен. Захвачен быстро, четко, хорошо. То есть так, как умеют захватывать страны варанцы во главе с Гаассой окс Тамаем, так, как воюют грюты во главе с Аганной.

«Вот и Торвент об этом же» – Герфегест снова развернул письмо:

«Кое-где уже можно заметить вершины бесплодных черных островов. Они поднимаются из вод, как то случилось с Дагаатом. Каждый из этих островов окутан едва заметной пока малиновой, или скорее бордовой дымкой с изумрудными отсветами. Глупцы полагают, что эти жуткие острова нужны затем, чтобы наводить ужас на наших людей. Но не Урайну водить меня за нос, Герфегест. Я понимаю, что эти острова – ни что иное как зародыши будущего Тракта Хуммера который проведет посуху войска Урайна от самого Пояса Усопших и до моей столицы.»

Герфегест тяжело вздохнул. Перемены были слишком стремительны.

– Что с моим отцом? Что с матерью? Они живы? – спросил Элай.

– Я не знаю, – солгал Герфегест.

– Если война окончилась, значит мы возвращаемся в Наг-Нараон? – спросила Хармана. – Ведь, раз так, пока что и нам, и Элаю нечего делать в Орине?

– Нам есть что делать в Орине, – сказал Герфегест. – Мы поедем туда все вместе – я, ты, Элай… Пришла пора навестить самозваного властелина Сармонтазары. И мы навестим его в обществе благородных мужей всех Семи Домов Алустрала. Я вижу, Октанг Урайн по-прежнему обожает шумные сборища с лязгом оружия и кровавыми возлияниями. Так он их получит!

Когда Орин был взят, Аганна закатил пир. Для всех. Благо, устраивать пиры за чужой (а именно за оринский) счет – дело нехитрое.

Солдаты гудели два дня, а на третий войско грютов один к одному валялось в лагере, сраженное духом пьянства. Когда солдаты протрезвели, Аганна закатил еще один пир, поскромнее – для военачальников.

И солдаты, и их командиры были в общем-то довольны, как и положено победителям. Да и сам Аганна был на подъеме.

Когда Ийен и ее варанские дружки снесли половину западной стены Орина, Аганна летел впереди войска на Хегуру, вдохновляя своих солдат на штурм.

Как в былые времена его солдаты кричали «Да удлинятся дни Аганны Всевеличайшего!». И, как в былые времена в их глазах сияло воодушевление…

«Нет, я не безвольная кукла в руках Урайна. Это я использую его, а не он меня! Потому, что мне выгодно его использовать. Урайн – везунчик и непревзойденный интриган. Почему бы не проехаться разок на его везении и на его смекалке?»

На пятый день после взятия Орина Аганна почувствовал себя неважно – правый бок словно бы налился свинцовой тяжестью. На языке стояла горечь, а взбунтовавшиеся кишки ни за что не хотели переваривать съеденное.

Варанский лекаришко – а своего Аганна не уберег во время штурма – через толмача сообщил ему какую-то чушь про умеренность в еде и воздержанность в мыслях. Лекарь всучил ему бутыль зломерзкой коричневой микстуры, которую он, Аганна Всевеличайший, должен был пить вместо еды. Не «до», не «после», а «вместо»! А еще лекарь велел ему лежать в постели, покуда боли не уйдут.

«Но ведь это унизительно – лежать целый день! Что я – роженица? Я молод, я здоров как бык, моя девочка, моя северная птичка никогда не уходит недовольной из моего шатра. Я – победитель и мои солдаты смотрят на меня с восхищением. Почему я должен слушать какого-то варанского зануду, который привык пользовать чахлых варанцев и понятия не имеет о том, сколь крепки Сыны Степей? Да они просто двужильны! И вообще, не мужское это дело без еды сидеть…»

Короче говоря, Аганна вылил вонючую микстуру на коротко стриженную голову лекаря. И приказал нести ужин.