попытался открыть дверь нашей комнаты, но ошибся и неожиданно увидел перед собой старого знакомого. За столом, вытянув вперед негнущуюся ногу, сидел обер-лейтенант Цанглер, мой бывший командир роты, с которым мы вместе начинали поход против России. В руке он держал почти полный стакан шнапса, а на столе стояла бутылка.

Цанглер тоже сразу же узнал меня и, уставившись на мои новенькие погоны, протяжно произнес:

– Вы?

Я извинился за непрошеное вторжение. Он встал, доковылял до двери, закрыл ее и пожал мне руку. Усадив меня на стул, налил до краев стакан со шнапсом и протянул его мне. В глаза бросилось его одутловатое лицо с всклокоченными волосами, и я, выпив залпом стакан, сказал:

– Меня завтра направляют в Сталинград.

– Я калека, – начал Цанглер, усаживаясь на край кровати. – Вот моя искусственная нога. Бог мой! Вы же помните, каким крепким парнем я был?

Перед моим мысленным взором возникла картина, как он зимой в Польше в 20-градусный мороз в течение 45 минут без шинели и перчаток вертелся на одном месте в центре манежа, следя за лошадьми и отдавая нам команды.

– Давайте выпьем, – предложил он. – Знали бы вы, что мне здесь приходится переживать.

Мы снова выпили, и Цанглер с горечью в голосе продолжил:

– Тут много кадровых офицеров, которые ни разу не были на передовой. Они подозрительно встречают каждого новенького, нет ли у того в мыслях подвинуть их. Но стоит новенькому получить назначение на фронт, как они облегченно вздыхают, а бедолага сразу же становится отличным парнем. Ох уж эти…

Цанглер выругался так крепко, что привести здесь его слова не представляется возможным.

– А на груди у них красуются великолепные знаки отличия, – поддержал я бывшего ротного.

– Знаете, среди них есть такие пройдохи! Пошли их голыми прогуляться из Брюнна до Вены, они и в этом случае умудрятся вернуться с орденом на груди.

Я попытался отвлечь его от мрачных мыслей и стал расспрашивать о наших с ним старых знакомых. Но желчь настолько переполняла Цанглера, что он снова начал:

– В Ольмюце стоят летчики и уже шесть недель ждут бензина. Им же надо где-то спустить свои денежки. Не на фронте же! Бензина нет! Ни за что не поверю! Как такое может быть? А вы, дружище, что по этому поводу думаете? Там люди под пулями становятся калеками, а здесь некоторые сидят, и ничем их отсюда не сдвинешь. Целая воздушная армия! И ни одного самолета в воздухе!

Я распрощался с ним и пошел в комнату к Гиллесу. Тот сидел за столом и насвистывал какой-то шлягер.

– А вот и ты, все уже готово, – заметив меня, проговорил Гиллес и протянул мне проездные билеты.

Я бросил взгляд на них и увидел, что пунктом прибытия значится вокзал Монпелье.

– Что за дурацкие шутки! – разозлился я.

Он вскочил из-за стола и, схватив меня за руки, расцеловал в обе щеки:

– Наша дивизия находится в Южной Франции! Произошла ошибка! Смекаешь? Мы не едем в Сталинград!

Глава 10

Прекрасная Магелона

Ранним туманным утром мы с Гиллесом проснулись в миниатюрном вагончике скорого поезда, шедшего по долине реки Рона[146]. В окошко дул теплый приятный ветерок. С рассветом стали видны коричневые заборы, раскинувшиеся по берегам реки виноградники и верхушки серых скалистых гор. Это была южная часть Франции, где мне бывать еще не доводилось. Название города Монпелье навевало романтические мысли. Я знал, что здесь располагается старинный университет, построенный еще в Средние века. Его возведение ознаменовало собой венец развития этого края, которое началось за тысячи лет до этого. Но то была история, и мне не хотелось излишне загружать себя ее воспоминаниями. Скоро мы проехали Авиньон, расположенный недалеко от городка Ним. Затем на синей табличке мы прочитали надпись, сделанную белыми буквами: «Люнель», а вскоре еще на одной: «Монпелье». Поезд прибыл к месту нашего назначения. Мы быстро собрали свои вещи и вышли на перрон. Было 8 часов утра.

Город чем-то напоминал Верону. Нам с Гиллесом приглянулась симпатичная гостиница, дверь которой открыл заспанный хозяин в белой рубашке.

Разница в климате была разительной. В Вене столбик термометра опустился ниже 10 градусов мороза, и Гиллес посылал из вагона поезда особе женского пола, пришедшей проводить его и стоявшей на перроне Западного вокзала, воздушные поцелуи под пляску снежинок. Здесь же припекало солнце, и можно было спокойно посидеть на свежем воздухе.

Перед гостиницей стояла пролетка, и у нас появилось желание посмотреть на море.

– Господа хотят на море? – переспросил кучер и, показав черенком кнута на старую лошадку белой масти, пояснил, что до моря далеко и будет трудно туда добраться. Ведь ехать придется 8 километров по дюнам.

Увидев недоумение на наших лицах, он заявил:

– А чего вы там забыли? Не лучше ли перекусить с дороги, полакомиться устрицами, запивая их шампанским?

Чувствовалось, что кучер хорошо знает, что нужно приезжим.

– Но море! – на ломаном французском начал сокрушаться Гиллес. – Я ни разу в жизни не видел моря! Этой бескрайней поверхности воды! Но мне хочется также и устриц с шампанским! Я всего хочу!

Мы решили последовать совету кучера, зашли в местный ресторанчик, выпили шампанского и заказали по дюжине свежих устриц, при виде которых Гиллеса всего перекорежило от отвращения.

– Тебе лучше было бы отправиться в Сталинград, – заметив его реакцию, сказал я и заказал вторую бутылку шампанского.

Кроме шампанского и устриц, в меню больше ничего не было. Оставив мысль найти что-нибудь посущественнее, мы принялись обдумывать, как нам лучше представиться в дивизии.

Штаб дивизии располагался в отеле «Бристоль», где нам указали, как пройти к начальнику отдела личного состава господину майору фон Итценплитцу. Мы вошли в небольшую комнатку, в которой за столом с белой скатертью восседал мужчина в армейском свитере и с таким длинным носом, какой прежде мне видеть не доводилось. Поверх свитера у майора виднелись красные подтяжки, а с конца носа свисала прозрачная капелька.

Мы громко, как положено по уставу, доложили о себе. Он испуганно вскочил из-за стола и, горбясь, протянул нам обе руки, приглашая сесть на кровать. Майор угостил нас сигаретами и, спросив, как мы доехали, стал доставать свои списки из-под салфетки с завтраком. Затем Итценплитц, шмыгая носом, начал заносить наши данные в эти списки. При этом капелька, свисавшая с носа, упала прямо на бумаги и расплылась большим пятном.

– Господа! – затараторил майор, путая и глотая слова. – Я очень рад! Вы, то есть мы, сейчас поглядим… Еще сигарету? Итак, что там у