вступили в бой, а мне они показались минутами. Солдаты в батальоне негодовали по поводу того, что все штурмовые орудия были задействованы правее их.

– Смотрите, дорога, – заметил я.

– Вижу. И довольно хорошая, – отозвался Скалигер.

Все отдыхали в ожидании подвоза боеприпасов и продовольствия, а мы, чтобы соблюсти приличия, отправились на огневые позиции взвода и произвели пару выстрелов по будке возле железнодорожного моста. Перед нами был широкий канал, южный берег которого был абсолютно голым, а северный буйно порос зеленью как в субтропиках.

– Для нас непроходим, – заметил Скалигер, все еще злившийся на то, что во время последнего боя мы потеряли 4 лошади, а Каргл был ранен в ногу. Он винил в этом бездействие танкистов. – Все танки там. Вот возьмем и будем тупо стоять на месте!

Такое решение было правильным. Когда танкисты заметили, что батальон не выходит из хутора, то развернулись в нашу сторону. Так и не дождавшись подвоза боеприпасов и продовольствия, мы, наскоро перекусив дынями, двинулись дальше. На высотах возле Чира позади нас можно было наблюдать огромные столбы пыли, поднятой подходившими тыловыми подразделениями танковых частей.

– Теперь понятно, что могли видеть русские, – констатировал Скалигер. – Их вряд ли можно было застать врасплох.

Наши потери были велики. Роты недосчитывались до четверти своего личного состава. Мэдер распорядился отправить в тыл всех раненых, и их стали вывозить на больших грузовиках. Среди отправленных в госпиталь был и наш Каргл. Санитары воспользовались случаем и собрали с поля много дынь.

Мы с Эрхардом уселись на берегу канала и, болтая в воде ногами, наблюдали за четырехкрылыми стрекозами, носившимися над нами, сверкая своими желтыми и темно-красными брюшками.

– Интересно, какого цвета у них крылья? – поинтересовался Эрхард. – Они такие прозрачные, что и не разберешь.

– Кажется черного.

– У них по четыре крыла, а с двумя они летать смогут?

– Возможно, четыре крыла им даны для того, чтобы они могли летать дальше, если два из них потеряют. Ну как самолеты. Они ведь способны лететь, если два мотора из четырех выйдут из строя.

– Это чертово изобретение, – подытожил Эрхард. – Или ты придерживаешься другого мнения?

Мы сорвали две дыни, разрезали их на дольки и с аппетитом впились зубами в их ароматную мякоть.

К вечеру наш взвод вышел к какому-то населенному пункту на реке Лиска. Внешне он напоминал Оскол, только был в десять раз меньше. Мы расположились в вырытых еще русскими окопах, пролегавших по берегу, возвышавшемуся над уровнем воды на 20 метров, и стали охранять местность, поросшую кустами и деревьями. Все было тихо. Внизу, смывая с себя пыль и грязь, купались наши солдаты. Возничие завели в воду лошадь, чтобы охладить ее колено, которое она подвернула. Тут и Каинц подоспел с ужином, принеся каждому по большому куску жаркого и стакану охлажденного сока. А в 8 часов прибыл Констанцер с почтой и боеприпасами.

В 2 часа ночи русские предприняли массированную атаку пехотой, которая шла при слабой артиллерийской поддержке, слепо стреляя перед собой. От попадания снаряда в нашем тылу загорелся дом.

Русские пехотинцы были крепкими мужчинами, дравшимися с отчаянной храбростью. Ведь они понимали, что обречены. Среди них находились и женщины, служившие санитарками. Человек 20 притворились мертвыми и лежали на земле, пока мы не подошли. Не успел Скалигер сказать и слова, как они вскочили и стали размахивать штыками, бросать в нас маленькие ручные гранаты. Мы бросились ничком на землю, откидывая катящиеся на нас гранаты[138].

Батальон поспешил проложить линию связи с нами, и мы по его команде расстреляли 90 снарядов. С рассветом бой прекратился. Взошло солнце и осветило местность. Пустынная ранее степь снова была усеяна трупами.

Весь следующий день прошел спокойно, и мы праздно провалялись на высоком берегу реки. Рано утром, воспользовавшись наступившим затишьем, под предлогом того, что нужно осмотреть повозки, я ускакал из расположения взвода, чтобы без помех искупаться в Чире, где вместе с лошадью с удовольствием поплавал, наблюдая за оживленным движением на мосту. Колонны машин по нему шли уже в обе стороны. Затем мне захотелось заехать в пойменный лес. В нем было жарко, буйно растущие деревья и кустарники перепутались между собой, образовав непроходимые зеленые джунгли, в которых наверняка водилось бесчисленное множество животных, насекомых и птиц.

При возвращении назад я обнаружил, что батальон отошел назад. Такое решение было принято из-за недавней атаки русских, показавшей, что надо менять позиции. Взвод мне удалось нагнать уже через несколько километров. К вечеру мы достигли какого-то села, и перед нами была поставлена задача заступить в боевое охранение. На фронте наступило некоторое затишье, так как противник спешно отводил свои войска к Волге. Над нами беспрерывно пролетали наши транспортные самолеты Ю-52. Это были летающие тылы моторизованных и танковых войск.

Нас часто удивляла и раздражала та поспешность, с которой наша пропаганда трубила об успехах технических войск, прежде всего танковых и военно-воздушных, хотя этой славы заслуживали лишь единицы, так называемые асы. На самом же деле большинство летчиков предпочитало уклониться от боя. И это принимало все более массовый характер по мере того, как противник в небе становился сильнее. Но особенно нас злила осторожность танкистов.

Конечно, для такого подхода в пропаганде были свои причины. Еще до войны все внимание в новостях уделялось танкам и самолетам. Тем самым людским массам внушалась мысль о всемогуществе нашей техники. Люди начинали суеверно преклоняться перед количеством этого оружия и вообще перед прогрессом и техникой как таковой.

На самом же деле исход сражений решала не техника, а человек, точнее, солдат пехоты. В бою так называемые подвижные части спешивались и сражались в пешем порядке. Техника вызывала желание ее сберечь и вела к трусости из-за того, что люди постоянно считались с невозможностью восстановления как ее самой, так и тех, кто в ней разбирался. Если в пехоте понимали, что каждого солдата в окопе могут заменить девять новобранцев, то в технических войсках подобное отношение к технике было просто невозможно и нецелесообразно.

Это не упрек по отношению к техническим войскам. В современной войне без них не обойтись. Но неправильно, когда 300 летчикам приписывается слава, которую заслужили 300 тысяч пехотинцев. У нас часто демонстрировали в кинохронике, как после действий авиации танковые войска противника прекращали сопротивление. Но это не соответствовало действительности. Люди, слепо верящие в могущество техники, напоминают спортсменов. Как и те, когда условия выполнения поставленной задачи не соответствуют необходимым требованиям, они не в состоянии ее решить. По своему воспитанию они никак не могут понять то, что для пехотинцев всех