Миша сел. В голове забили разом сто барабанов, и военный оркестр заиграл переложение «Собачьего вальса» для рельса и молотка.

— Че, альтег эго, хгеново? — осведомился Цвей, продемонстрировав, что с Йориком он давно на короткой ноге.

— Переживу.

Ухватившись за раму, на которую был натянут балдахин, Миша рывком встал на кровати. К инструментам, грохотавшим в голове, прибавился большой набатный колокол. Милиционер пошатнулся, но удержался на ногах.

Сквозь летавшие перед глазами серебристые круги он увидел внутренность огромного здания, сочетавшего в себе черты храма и больницы. С высоченного куполообразного потолка на Мишу благосклонно глядел мозаичный эльф в синих одеждах, с непомерно длинными острыми ушами и совершенно лысый. В правой руке он сжимал не слишком хорошо прорисованный инструмент, похожий на гибрид скальпеля и отвертки, а левой протягивал золотую чашу. Ее содержимое ядовито-зеленого цвета должно было, по замыслу художника, символизировать «Дарующий жизнь и здравие благословенный бальзам Светлого Снаоса». Во всяком случае, так гласила поясняющая надпись.

Пространство между потолком и полом было заполнено раскрашенными скульптурами все того же Снаоса — от крошечных, которые впору продавать в сувенирных лавках, до колоссальных. Свет, падавший из огромных полукруглых окон, освещал их так хитро, что они казались живыми, только замершими на миг, и храм походил на огромный рынок, где торгуют зеленым зельем и отвертками.

Под бесчисленными Снаосами тянулись длинные ряды коек, накрытых балдахинами, а перед ними, вытянувшись во фрунт, стояли эльфы в синих коротких куртках.

Мимо этих самых эльфов по противоположной стороне зала шел тощий длинный русоволосый юнец.

На вид ему было лет семнадцать. Из-за прыщей лицо напоминало модель ранней Земли в геологическом музее — вулкан на вулкане. Мантия, штаны и сапоги сияли от серебряной вышивки. На голове сверкала самоцветами золотая диадема. Слишком широкая для хозяина, она сползала почти на глаза. Остроконечные уши под ее тяжестью поникли, и уныло смотрели в стороны почти параллельно полу. Вплетенные в волосы серебряные ленточки вызванивали что-то очень торжественное.

«Король, елки-палки» — подумал Миша — «Шкет какой-то. Угораздило пацана на царствие».

Несмотря на великолепный наряд, его величество смотрелся недотепой и недорослем — одним из тех, кто вечно влипает в истории и, чему бы ни учился, никогда не получает выше «трояка», даже по физкультуре. Таким выглядел король эльфов.

Но вот его спутница… Миша вытаращил глаза, потер кулаками и снова вытаращил. Пышные темные волосы заплетены все теми же серебряными лентами. Безумное платье — из тех, какие придумывают для Очень Красивых Принцесс романтические школьницы. А в нижней губе… Миша снова протер глаза. В нижней губе эльфийской прелестницы красовался такой знакомый, почти родной пирсинг «скорпионий хвост».

«Бог ты мой, это же Люба! Так это она, стало быть, фаворитка? Вот пронырливая зараза!»

За королем и его дамой вышагивал субъект лет шестидесяти, одетый в черный кафтан до пят. Субъект был плешив. Остатки волос топорщились над ушами, будто останки ощипанного лаврового венка. Субъект сверлил спину венценосца мрачным взглядом и то и дело подергивал уголком рта.

Следом тянулась бесконечная череда разряженных придворных. Они были одеты столь пестро, что казались огромным пучком конфетных фантиков, который кто-то тянет по полу на невидимой нитке. Многие дамы щеголяли золотыми сережками, вставленными в нижнюю губу, демонстрируя тем самым, что эльф — тоже человек и тоже произошел от обезьяны.

Вся орава — король с фавориткой, тип в черном, придворные — медленно двигалась вдоль больничных коек, время от времени останавливаясь то у одной, то у другой. Эльфы в синем — должно быть, врачи — почтительно расступались, давая величеству пообщаться с пациентом. Король задавал вопрос — судя по движению губ всегда один и тот же — и выслушивал ответ, иногда невежливо прерывая собеседника выворачивающей скулы зевотой. Потом повелитель делал шаг назад и в разговор вступали либо фаворитка, либо субъект в черном — видимо, выбор зависел от слов больного. Если собеседницей была Люба, ничего особенного не случалось, поговорили — и все. Но если в переговоры вступал черный…

— О господи! — воскликнул милиционер, когда на его глазах угрюмый плешивый царедворец взмахнул руками, и высунувшаяся из-под балдахина сморщенная старушка превратилась вдруг в белую горлицу. Взмахнув крыльями, горлица взлетела под потолок и примостилась на краю чаши, которую держал в руке один из каменных Снаосов.

— Ни хрена себе, леченьице! — Миша тихонько присвистнул. Тотчас к нему повернулась молоденькая эльфийка в синем.

— Что за непочтительность, безухий! — прошипела она, сердито тряхнув розовыми бантиками, повязанными на остроконечных верхушках ушей.

Милиционер с беспокойством провел пальцами по бокам головы. Уши были на месте, правда, ни их форма, ни размеры не шли ни в какое сравнение с «локаторами» местных.

— Прости, я нездешний. Не просветишь меня насчет происходящего?

— Сегодня праздник Снаоса. Король обходит больных в его храме и именем бога исполняет желания.

— Стало быть, старушенция захотела стать птицей?

— Ну да. В День Снаоса можно исцелять любыми способами. Лучше быть птицей, чем старухой, не находишь?

— У старух тоже есть преимущества, — заметил Миша, — например, их кошки не едят. Кстати, чего это ты все про День Снаоса толкуешь? Сегодня, вроде, День Короля. Меня даже чуть не изжарили для праздника.

Эльфийка округлила глаза.

— Ты что, День Короля был две недели назад! Ах, ну да. Ты был без сознанья. Отравленная стрела — дело не шуточное.

Миша часто-часто заморгал и опустился на койку. Отравленная стрела? Две недели? ДВЕ НЕДЕЛИ?! Какого черта?! Что все это время творилось с Наташей там, под землей…

Милиционер потряс головой. Мысли о жутком происшествии на холме сводили с ума. Он гнал их, постановив для себя: Наташа жива. Ей просто нужно помочь. Чем скорей, тем лучше.

Тем временем королевский эскорт продолжал движение. Из зала уже вышли несколько мужчин и женщин, неся в качестве сувениров ставшие ненужными костыли; на статуях доброго бога Снаоса расселись новые птицы; простучал копытами пятнистый олень с изящными рогами, а чуть погодя пронесли наполненную землей глиняную плошку с саженцем дуба — в День Снаоса эльфийская медицина творила настоящие чудеса!

Миша улегся в постель, накрылся дерюгой, чтобы не видеть своего одеяния (синий балахон, расшитый черепами — видимо, знак, что пациент тяжело болен) и принялся думать о том, что же делать дальше. Судя по разговорам вокруг, угрюмый лысый колдун в черном и был тем самым Заззу, за которым явился сюда милиционер. Правда, Люба и здесь опередила его, но, судя по ее нынешней должности, не слишком продвинулась в деле охмурения полкового колдуна. Хотя, опять же судя по тому, о чем шушукались в толпе, Заззу нынче стал важной птицей и теперь, наверное, к нему и на козе не подъедешь.