Миша все еще размышлял, когда у края постели показалась желтая зубастая голова.

— Все, больше не сегдишься? — с опаской спросила голова.

— Да я и не сердился. Это я спросонья. Извини. А ты чего здесь околачиваешься? Почему не у родителей?

Цвей взобрался на койку и успокаивающе махнул лапой.

— Был я у годителей. Они отпустили меня к тебе. Ты мой спаситель!

— Ты не обижайся, высочество, но у тебя папа-мама безбашенные какие-то, хоть и драконы. А если тебя опять кавланы схватят?!

— Не схватят. Это я в пгошлый газ без спгосу один гулять ушел. А тепегь меня охганяет Улс.

— Улс? Кто это?

— Увидишь, когда вылечишься. Пгячься под гогожу — коголь с этой идут.

Миша нырнул под рогожу, рассудив, что Любе при ее нынешнем положении, чтобы избавиться от конкурента достаточно просто моргнуть.

Совет устроили спустя два часа, когда врачи, они же по совместительству жрецы доброго бога Снаоса, измотанные долгим стоянием по стойке «смирно», расползлись кто куда. Больные — те, кому не посчастливилось причаститься даровой королевской милости — тихонько излечивались обычным порядком, при помощи снадобий, покупаемых жрецами на пожертвования сердобольных прихожан.

Миша задернул балдахин. Йорик и Цвей уселись на кровати. Цвей держал в лапах чашку с зеленой жижей, от которой исходил все тот же неизвестно откуда знакомый противный дух.

Череп и дракон поведали о том, что случилось в последние две недели.

— Ты как из кавланьей норы вывалился, я решил все, кранты, сиротой остался, — рассказывал Йорик. — Морда в волдырях, шмотки как молью побило, в боку палка торчит.

— Не палка, а стгела, — поправил Цвей. — Миша, выпей лекагство.

Миша отмахнулся.

— Отстань, высочество. Потом. Дальше-то что было?

— Ну, тут жрецы идут. Увидали тебя в таком виде, хвать за руки, за ноги и потащили сюда. И принялись лечить.

— А в это вгемя коголь отпгаздновал День Коголя, то есть свое совегшеннолетие и отпгавил Алибога в Кутузкин Квагтал, и назначил главным советником Заззу. Папа говогит — тот еще пгохвост. И еще Панкег завел себе подгушку.

— Панкер? Это короля так зовут?

— Ага. А еще я летал домой и меня не погугали. Почти. А отпгавили со мной Улса и велели лететь к тебе. А тебе велели пить побольше бгапампы, — дракончик протянул чашку с зеленым зельем. — Мама говогит, что бгапампа кого угодно на ноги поставит. И любой покойник, если ее выпьет, забегает. Две недели тебя ею лечили и ты почти здогов. Пей, ладно?

Миша взял чашку, придерживая кончиками пальцев, будто мину неизвестной конструкции, могущую взорваться просто от неосторожного прикосновения. В носу засвербело от отвратного запаха.

— Пей, — подбодрил Йорик. Если бы Миша не был так занят предстоящей процедурой, то заметил бы, что череп отодвинулся на самый край койки и напряг лапы, будто готовясь к прыжку. — Пей, альтер эго, лечись.

Милиционер понюхал зеленую жижу еще раз и тотчас пожалел об этом.

— Чего там намешано-то?

— Много чего, — дракончик принялся загибать когтистые пальцы. — Газные целебные тгавы. Гомашка, полынь, лепестки папоготника, сгинь-тгава, лень-тгава…

— Пень-трава, — хихикнул Йорик.

— Извод-тгава, хмель, петгушка…

— Петрушка? Будь по-твоему, выпью, — Миша набрал полную грудь воздуха и одним махом вылил в себя содержимое чашки.

От нестерпимой вони захватило дух. Милиционеру вдруг показалось, что у него разом заболело все: зубы, голова, руки и ноги, вдобавок вспучило живот и стали расти копыта, хвост и рога. Сквозь шум в ушах, как запись на старой поцарапанной грампластинке, доносился голос Цвея, продолжавшего перечислять ингредиенты чудодейственного снадобья:

— Кошачьи глаза, желчь чегной кгысы, лягушачьи потгоха и кговь кобгы. Да, еще жабья кожа.

Мишины внутренности рванулись вниз. Потом вбок. Потом скакнули к самому горлу.

— Жабья кожа? — прохрипел милиционер. — Жабья кожа?!

Так вот откуда этот знакомый отвратный дух! Детство, каникулы в деревне, бесконечные погони за всем, что скачет и прыгает и шебуршит в траве…

Миша побагровел.

— Изверги! А тараканов в свою тошнилку не догадались положить?

Цвей мотнул зубастой головой и как бы невзначай расправил крылья.

— Не, тагаканов не положили. От них изжога.

— Изжога?! — заорал милиционер. — Ах ты мурло! Я тебя… — сплющенная в блин подушка шмякнулась на то место, где только что тряслись от страха череп и дракончик.

— Йогик, беги! — пискнул Цвей, взмыв под потолок. Йорик, ссыпавшись с койки, несколько метров прокатился колобком по каменному полу.

— Стойте, свиньи! — заревел Миша.

— Сам свинья! — огрызнулся Йорик и задал стрекача.

— Найду задницу и надеру! — прошипел Миша, пускаясь в погоню.

В тот день горожане, гулявшие около храма Снаоса, могли видеть странную картину. Человек со всклокоченной белой шевелюрой, одетый в балахон смертельно больного, грязно ругаясь на двадцати языках, гонялся по площади за черепом на кошачьих лапах. Над удивительной парочкой парил маленький желтый дракончик и упоенно орал:

— Хген догонишь, гожа ментовская!

Вдоволь нагонявшись за Йориком, Миша в изнеможении опустился на мраморное ограждение фонтана, устроенного на площади. В центре фонтана стоял развеселый бронзовый эльф с луком за спиной, с лютней подмышкой и с огромной чашей в вытянутой руке. Из чаши била мощная водяная струя. Высоко-высоко она разбивалась на мириады брызг, которые устремлялись вниз, превращая солнечный свет в волшебную радугу.

Милиционер наклонился над бортиком, черпал ладонями воду и пил, проливая половину на балахон. Йорик поступил проще: плюхнулся в фонтан, подняв столько брызг, будто был пушечным ядром, а не скромным черепом на кошачьих лапах.

— Ну че, альтер эго, живой? — пропыхтел Йорик, когда вода забулькала внутри него, как в кувшине.

— Живой! — ответил Миша. Пробежка взбодрила его, и окончательно поставила на ноги.

— И че, и драться не полезешь? — череп искоса глядел на милиционера, двигаясь в воде бочком и стараясь держаться вне досягаемости.

— Еще чего. Я что, свинья неблагодарная? Так, пошумел для порядка — и все. Уж больно вы лекарство… нетрадиционное нашли. Не могли колдуна какого нанять, обязательно надо было жабами да крысами потчевать?

Йорик подплыл ближе.

— Уж извини, услуги колдунов тут дорого стоят. А в бесплатных богадельнях только народные средства. Настоечки там, притирания всякие.