Вот что значат в человеческой жизни случайности, в том числе и счастливые.

На очередную боевую операцию Егланской повстанческой армии Скрябин отправлялся без особой опаски. Привык он уже, что никто им особенного сопротивления не оказывает. А тут налет обещал кое-что дать для формирования достойной библиотеки. В селе Солодовка граничащего с Егланью Пироговского района проживал настоящий библиофил. В смутные времена такие люди, способные пожертвовать несколькими фунтами муки или постного масла ради ненужной книжонки в сто страниц, — большая редкость. Таких людей надо сразу надежно изолировать от общества. Разведка доносила, что в доме этого библиофила стены горницы превращены в незатейливо исполненные библиотечные полки. Книг было много, очень много — тысячи, уверял посланец, — и все разные, даже запретный Шолохов есть и «Очерки по генетике» какого-то Мандельштама, чуть ли не Осипа, а под разные энциклопедии и словари целая отдельная полка отведена.

— Зуб даю! — клялся разведчик и в доказательство целовал нательный крест. — Цельная полка энциклопудий, даже Дальний словарь есть и Ефроне Пакгаузом.

Вот на эти словари и энциклопедии Скрябин и купился.

В село ворвались сразу с четырех сторон, сразу, как полагается, несколько домов подпалили, чтобы паника поднялась, постреляли немного в воздух, благо регулярных войск поблизости не наблюдалось, а потом к Скрябину привели напуганного местного жителя, чтобы тот показал дом книгочея.

Библиофил, однако, с имуществом легко расставаться не собирался. Быстро выяснилось, что деньги и продовольствие он не только на книги тратил, — в арсенале библиофила оказался ручной пулемет, лимонки и напалмовый огнемет устарелой, но все еще действующей конструкции. Расстреляв патроны, библиофил заперся в хате, угрожая сжечь себя вместе с книгами, если егланское отродье не освободит немедленно баз. Настроен он был решительно, поэтому Скрябину пришлось открыть переговоры.

Осажденный библиофил, который назвался Денисом Борисовичем Завгородним, орал из дымящейся хаты, что не для того он тридцать лет тятину библиотеку сохранял, не для того ее из Царицына увозил, чтобы отдать ее первому встречному да поперечному. Он сипло обещал за нее порвать пасть любым желающим, а еще глаз натянуть на неудобное для чтения книг место. Скрябин увещевал его добром, уговаривал сдаться без библиотечных потерь, особо напирая на то, что при благоприятном исходе дела назначит библиофила пожизненно сторожем при создаваемой библиотеке.

Переговоры затянулись. Бойцы повстанческой армии уже успели солидно пограбить село, взять в местном сельпо и в коммерческих киосках богатую добычу, поэтому упрямство библиофила их начало раздражать. Командовавший набегом Иван Белов для ускорения переговоров предложил поджечь дом, но Скрябин отругал его за глупые предложения.

— Дениска, — сказал он печально. — А я ведь твоего папашу хорошо знал. Он ведь у тебя краснооктябрьский?

— Ну! — задиристо и сипло подтвердили из дома.

— Я его по базару помню, — сказал Скрябин. — Умный он у тебя был. А ты не в отца!

— Не трогай отца, — нервно отозвался библиофил. — Папаня был фэн! Номер один он был, понял?

— Понял, понял, — успокоил его Скрябин. — Ты вот пойми, сожгут тебя сейчас вместе с книгами. Кому от этого польза будет? А в этих книгах столько знаний, печально будет, если они мимо людей пройдут.

— Ага, — саркастически отозвались из избы. — Очень эти знания нужны егланскому народу!

— Дурашка, — ласково сказал Скрябин. — Не о Еглани речь! О вечности думать надо! Как там, в Древней Греции, говорилось? Люди смертны, искусство — вечно. Ты уйдешь, я уйду, атамана шальной пулей сразят, а книги будут на полках стоять и ждать своего ценителя. Рано или поздно, но ведь настанет другое время, придут люди, которым все это будет нужно. А что мы им оставим? Гулькин хрен мы им оставим, потомкам нашим!

В доме молчали.

— Вот, скажем, арабы и римляне Александрийскую библиотеку сожгли, — продолжал развивать успех Скрябин. — И кому от этого хорошо стало? Арабы в отсталый народ превратились, терроризмом весь мир запугали, а римляне вообще в итальянцев выродились. Разве это хорошо, Денис?

— Чего уж хорошего, — уныло согласился засевший в избе библиофил.

— Вот и я говорю, о потомках нужно думать, коли мы на себе уже крест поставили. Они ведь не простят, потомки-то! Ты, Денис, прикинь, что они о нас писать в учебниках истории станут!

— Да уж, напишут! — согласились из избы. — Жаль, что я учебники не составляю. Я бы точно написал!

— Ну вот, — радостно крикнул Скрябин. — Все понимаешь, только почему-то отказываешься. Это в тебе мелкособственнические интересы бушуют.

— Ладно, — после некоторого молчания сказал Завгородний. — Банкуй, твоя взяла! Только по уговору — я при библиотеке!

Не знал тогда Скрябин, что этим согласием вытягивает себе счастливый билетик. Впрочем, что мы знаем о случайностях? Если верить философам, случайность — есть проявление и дополнение необходимости. А проще говоря, случайность — эта такая вещь, которая компенсирует человеческие удачи и неудачи, не давая тем самым погрузиться в черную меланхолию или, напротив, чтобы не прослыть жизнерадостным идиотом.

— Пристрелить бы его, гада! — помечтал Белов, сдвигая фуражку на затылок. Фуражка была, конечно, милицейской, только окрашена вручную в казачьи цвета. — Сколько времени отнял, паразит. Мы бы уже к Коньшино подъезжали!

— И думать не моги! — строго сказал Скрябин.

Книг в избе и в самом деле оказалось много. Но энциклопедических изданий среди них почти не оказалось, все больше фантастика, причем зачастую на английском языке. Многие книги украшали дарственные надписи.

«Раритеты!» — подумал Скрябин.

Он уже ничему не удивлялся. А все почему? Да к этому времени Скрябин уже сам фантастику писал.

Ну, не совсем фантастику. Утопический роман.

С чего начинаются утопии? С восстановления истинных понятий о мире и обществе. А это всегда делает один-единственный человек, который не подозревает по невежеству своему, что истины устарели и вышли из моды. Потому и прием использует — фантастику. А что такое фантастика? Допущение в жизнь чего-то невозможного, ну хотя бы места, где жить хорошо, и где, к сожалению, нас никогда нет и, наверное, не будет.

♦ ♦ ♦

Отрывок из недописанного фантастического романа А. Скрябина