— А что, любушка, пуховые перины в твоем доме давно не взбивали?

Бывший муж Ангелины не в пример решительнее был, и за то частенько и крепенько его бивали чужие мужья. Может, за всю решительность да влюбчивость и смерть принял — пальнули ему в спину в одном из сражений третьей гражданской под Новочеркасском. Ангелина и от Скрябина ждала решительности и отваги, только напрасно — не перемахивал Скрябин через забор. И к персям, подлец, не тянулся.

Вместо этого он вел с казачкой светские разговоры.

Вот и сегодня он вышел из хаты, где книги хранились, трусцой по двору пробежался, заметил стоящую у забора Ангелину, подкатил с приятной улыбкой: мол, как почивали, дражайшая Ангелина Ивановна? Комар ночью не кусал?

И ведь не скажешь ему прямо, что плохо почивала, больше бессонницей маялась, комара злокусучего да нахального понапрасну ждала.

— Да где ж их, комаров-то взять? — с прямым намеком вздохнула Ангелина. — После смерти моего Коленьки им и не сезон. Видать, по другим огородам летают! Вам-то спокойно ли спалось?

Проклятому городскому ухажеру спалось нормально. И дел у него, как всегда, было выше крыши. Проводив Скрябина взглядом, вдова вздохнула и преисполнилась внутренней решимости. В конце концов, и круторогие бараны на ярмарку не рвутся, их туда на веревочке ведут.

Скрябин между тем за работой и об удовольствиях не забывал.

Карточки на книги заводить да формуляры открывать — дело нехитрое, но утомительное. Посидишь за столом, глотая бумажную пыль и вдыхая свинцовые запахи типографских красок, и хочется отвлечься, хочется отдохнуть от трудов праведных. А где это лучше всего сделать?

В Еглани было единственное место, где человек мог отвлечься от одуряющей действительности, — бар «Гнедой аргамак». Скрябин и Денис Завгородний сидели в баре. И непросто сидели, штаны протирая, а с толком, как все другие посетители. Время от времени в бар входили славные бойцы повстанческой армии. Иные покидали его быстро, по-походному опрокинув стаканчик егланского самогона, который, как говорили, по крепости не уступал легендарной мексиканской текиле. Другие, напротив — задерживались и через некоторое время покидали бар в сопровождении товарищей, старавшихся расстегнуть сидельцу пуговицы гимнастерки, рассупонить ремень или каким-нибудь иным народным методом доставить известное облегчение. Боев за правое дело пока не предвиделось, и народ отдыхал как умел.

— А вы, Сан Саныч, и в самом деле отца моего знали? — спросил новоявленный библиотечный сторож.

— В самом деле, — кивнул головой Скрябин. — Он, правда, уже в возрасте был, но — кипяток! В старости молодость свою вспоминать начал.

— Его многие знали, — Завгородний умело разлил самогон по стаканам. — И в Японии его знали, и в Израиле, и в Америке… Даже в Москве!

— Он был такой! — Скрябин совсем уж собрался пуститься в воспоминание, но тут снаружи послышался звонкий хлопок, словно далекий великан ударил в ладоши, и в бар ворвался казачок в расхристанной гимнастерке, в галифе и резиновых галошах на босу ногу.

— Сидите! — вскричал он. — А там склады горят!

Слова эти заставили всех присутствующих высыпать наружу.

На северной околице Еглани и в самом деле что-то горело. А может, и не горело, по крайней мере, языков пламени видно не было, просто стоял белый густой дым, настолько густой и плотный, что его не мог рассеять легкий ветерок, гуляющий по крышам поселка.

— Это не склады с госзапасом, — вглядевшись, определил Скрябин. — Рядом, но не они!

Порыв ветра принес легкий сладковатый запах гниющих фруктов.

От него кружилась голова.

Скрябин все понял сразу, не зря он столько лет в различных азиатских переделках бывал.

— Фосген, — тревожно сказал он. — Вот подлюги, они ведь таким манером полгородка удушат!

Дым расползался, и стало понятно, что источником его являются бывшие механические мастерские, где располагались лаборатория и будущий химический арсенал повстанческой армии. Егланцы бежали тушить пожар. Люди ведь как полагают? Если дым, значит, обязательно горит где-то.

— Вертать их надо, — сказал Скрябин. — Это же не дым, это газ такой. Потравятся к чертовой матери!

Легко быть пророком, когда сталкиваешься с очевидным. Дым унесло в сторону Дона, и спасатели насчитали двадцать шесть покойников. Двадцать шесть человек, по которым рыдать родным.

Погиб и Поладьев, чей удачный опыт произвел такое опустошение в егланских рядах.

— Наука без жертв не бывает, — сказал на кладбище у свежевырытой братской могилы батька Лукаш. — Эй, композиторы! Гряньте «Вы жертвою пали»!

Химический взрыв на околице привел в состояние паники население Еглани и разбудил засланного казачка. Несколько дней тот пугал шестом голубей над своей голубятней, сгоняя с них лишний вес.

В воскресный дней сизари взяли курс на губернский город Царицын.

В донесении было указано, что Егланская повстанческая освободительная армия обзавелась химическим оружием. Понятное дело, что атаману Лукашу и его егланской империи это с рук сойти никак не могло. Метрополия никогда не простит колонии попытки стать сильнее нее.

Вернувшийся с похорон Скрябин долго не мог заснуть. Он даже на печальную тризну не пошел. Пить не хотелось. Нехорошие мысли, печальные раздумья не давали спать Александру Александровичу. По всему чувствовалось, что наступает затишье перед грозой. А в грозу что всего важнее? Всего важнее в грозу под молнию случайную не угодить.

Александру Александровичу не спалось. Он встал, попил родниковой воды, посидел немного за столом, при свете «летучей мыши» читая случайно взятую книгу.

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался Скрябин, с большим вниманием продолжая чтение.