– Для Ишри. Предмет у мастера Помбрина.

– Беги!

Скалакай умчался, а Помбрин едва ли не с такой же быстротой поспешил в свою контору, сжимая сверток в потном кулаке. Захлопнув дверь, он повернул ключ; успокаивающе щелкнули пять язычков замка.

Лишь после этого он позволил себе выдохнуть. Сверток он благоговейно положил на письменный стол. Теперь, когда он заполучил его, ему хотелось растянуть мгновения триумфа. Усугубить его должными церемониями. Он подошел к шкафчику со спиртным и извлек стоявшую на почетном месте бутылку «Шизнадзе», оставшуюся еще от деда. Человек, который провел всю свою жизнь, ожидая подходящего момента, заработал право откупорить ее.

Помбрин, улыбаясь, достал штопор и принялся счищать с горлышка сургуч с печатью.

Сколько же времени он потратил на то, чтобы заполучить этот треклятый пакет? Распускал слухи о своих деловых неудачах, хотя на самом деле они шли как никогда хорошо. Снова и снова попадалась на глаза Каркольф, пока наконец она не решила, что это происходит чисто случайно. Втерся к ней в доверие, вернее убедил идиотку-курьершу в том, что он всего лишь безмозглый неудачник, карабкался крошечными шажочками к той высоте, откуда его жадные руки дотянулись бы до вожделенного предмета, и вдруг… такая неудача! Каркольф, проклятущая сука, ускользнула, не оставив Помбрину ничего, кроме разбитых надежд. А теперь… такая удача! Бандитская вылазка этой кошмарной бабы, Джавры, каким-то чудом оказалась успешной там, где его гений был столь несправедливо унижен.

Впрочем, кому какое дело, каким образом он добился успеха, верно? Улыбаясь все шире и шире, он вытащил пробку. Пакет у него. Он вновь обратил взгляд к долгожданному трофею.

Хлоп! Струя игристого вина изобразила в воздухе дугу и, не попав в бокал, пролилась на кадирский ковер. А Помбрин застыл с открытым ртом. Пакет болтался в воздухе, свисая с крюка. Крюк был привязан к тонкой, как паутинка, нити. Конец нити исчезал в дыре, проделанной в стеклянной крыше высоко над головой хозяина, и теперь он видел силуэт распластавшегося там человека.

Помбрин совершил отчаянный бросок – бутылка и бокал полетели на пол, вино разлилось, – но злосчастный пакет проскользнул прямо между его пальцами и плавно, но быстро взлетел на недосягаемую высоту.

– Стража! – взревел Помбрин, потрясая кулаками. – Воры!

Мгновением позже до него дошло кое-что еще, и гнев сменился леденящим ужасом.

Вероятнее всего, Ишри уже направляется сюда.

Отработанным движением запястья Шев выдернула добычу сквозь дыру точно в подставленную руку в перчатке.

– Какова я рыбачка! – прошептала она, сунула добычу в карман и принялась карабкаться по крутой крыше, что давалось очень просто благодаря густо пропитанным смолой наколенникам. Перевалив через конек, она добралась до трубы, сбросила вниз, на улицу, веревку, в мгновение ока очутилась на краю и начала спускаться. Только не думать о земле, никогда не думать о земле. Когда находишься на ней, это отличное место, но не стоит слишком торопиться туда…

– Какова я акробатка! – прошептала она, проползая мимо большого окна, за которым кричаще украшенный и ярко освещенный салон, и…

Она прервала спуск и, крепко вцепившись в веревку, повисла, покачиваясь в воздухе, перед окном.

Вообще-то ей следовало торопиться, чтобы ее не поймали охранники Помбрина, но за окном ей предстало одно из тех зрелищ, мимо которых просто невозможно пройти равнодушно. Четыре, а может быть, пять, а то и шесть обнаженных тел, сплетенных с истинно акробатическим искусством, образовали нечто вроде живой скульптуры – рычащее, ворчащее и сопящее переплетение множества конечностей. Пока она крутила головой, чтобы уловить подробности картины, средоточие скульптуры, принятое ею сначала за рыжеволосого мужика-верзилу, взглянуло прямо на нее.

– Шеведайя!

Нет, конечно, не мужик, хотя и определенно верзила. Не узнать ее было невозможно, хоть она и остриглась почти наголо.

– Джавра? Какого рожна ты здесь делаешь?

Та, вздернув бровь, покосилась на обвивавшие ее голые тела.

– Неужели непонятно?

Крики охранников на лежавшей внизу улице вернули Шев здравый смысл.

– Ты меня не видела и не знаешь! – И она скользнула вниз по свистевшей под перчатками конопляной веревке, ощутимо стукнулась пятками о землю и рванула прочь точно в тот миг, когда из-за угла, громко топая, вывалилась толпа вооруженных людей.

– Стой!

– Держи вора!

– Хватай!

И вопль или, вернее, визг Помбрина:

– Мой пакет!

Шев дернула за шнурок и почувствовала, что сумка опустела, рассыпав кованые ежики за ее спиной, и услышала крики, свидетельствующие о том, что по меньшей мере пара преследователей охромела. Утром ноги у них будут болеть всерьез. Но преследователей все равно оставалось много.

– Окружай его!

– Стреляй!

Метнувшись влево, Шев услышала, как щелкнула тетива, болт, чирикнув, отскочил от стены совсем рядом с нею и улетел куда-то в ночь. Она на бегу стянула перчатки – одна еще дымилась от быстрого спуска по веревке – и швырнула их через плечо. Теперь резко направо – маршрут, конечно, тщательно проработан, – и она взлетела на столик, стоявший на улице перед заведением Версцетти, широкими прыжками, перепрыгивая со стола на стол, разбрасывая тарелки с едой и столовые приборы, преодолела всю площадку. Посетители оторопели в креслах, кое-кто даже упал, а оборванный скрипач поспешно отступил от греха подальше.

– Какова я бегунья! – прошептала она и сиганула с крайнего столика, мимо протянутых рук охранника, метнувшегося к ней слева, и одного из кутил, потянувшегося справа, ухватилась на лету за коротенький хвост каната, болтавшегося под вывеской «Версцетти» и как следует дернула.

Приземлившись, она перекатилась по земле, как только вскочила, сверкнула яркая вспышка, подобная ближней молнии, туманная ночь сразу озарилась, а фасады близлежащих домов залило белым сиянием. Крики, визг и раскат взрывов. Она знала, что у нее за спиной, поперек улицы, распускаются огромные цветы пурпурного пламени, взлетают мощные фонтаны золотых искр – в общем, зрелище, достойное женитьбы какого-нибудь барона.

– Да, Кохдам определенно знает толк в фейерверках, – прошептала она, преодолевая искушение остановиться и полюбоваться огненной феерией, справилась с собой и свернула в узенький темный проулок, спугнув помойного кота, пригибаясь взлетела по лестнице в три дюжины ступенек, оказалась в крохотном садике и остановилась, стараясь унять дыхание. Развернув сверток, загодя спрятанный меж корней засохшей ивы, она извлекла белую мантию, облачилась в нее, накинула капюшон и застыла, держа в руке обетную свечу и настороженно прислушиваясь к звукам ночи.

– Вот поганство! – пробормотала она. Как только замерли последние звуки ее огненного сюрприза, она услышала отдаленные, но неумолимо приближавшиеся голоса охранников Помбрина, продолжавших облаву и колотящих по пути во все двери.