– Позже, – когда дело будет сделано, он обязательно что-нибудь купит, а сейчас не отвлекаться. Не отвлекаться! Легко сказать… Наклонившаяся над золотой россыпью Сэль была прекрасна. Невероятная девушка, и, кажется, наконец что-то приметила.

– Господин Томас, вы не объясните, что за знак на этом кольце?

– Одну минуту… Где?

– Изнутри. Я его встречала раньше. Так странно…

– А, вот вы о чем. Таково было пожелание заказчика, но он не пришел, возможно, с ним что-то случилось. Вы не представляете, что тогда творилось в Олларии.

– Я очень хорошо представляю, ведь я это видела. Вы не можете описать господина, который заказал кольцо?

– Сейчас уже трудно вспомнить, столько всего случилось. Иногда даже кажется, что в Олларии жил кто-то другой, похожий на меня. Человек, заказавший кольцо, был очень и очень немолод. Он не носил ни шпаги, ни мантии, и в задаток оставил холтийские золотые монеты.

– Мастер, как по-вашему, – а ведь она не просто так спрашивает! Это чем-то важно, – покупатель был фро… талигойцем или нет?

– Затрудняюсь сказать… Говорил чисто и как человек, прочитавший много книг… Госпожа Хельга! Госпожа Хельга, что вы де…

Нет, Руппи не сплоховал: и вовремя услышал шум за той самой маленькой дверцей, и руку на пистолет положил. Только кабанихой вломившаяся в комнату тетка бросилась вовсе не на Сэль. Успевший толкнуть девушку за себя и выхватить пистолет Фельсенбург упустил момент, и широкое лезвие с чавканьем вре́залось в грудь нелепо взмахнувшего руками ювелира.

– Гад… – рычит кабаниха, вновь поднимая топор, – ублюдок сучий…

Ягодками сыплются на пол драгоценные камни. Захлебнувшись коротким лающим звуком, мастер Томас заваливается на спину, но не падает, а повисает на черном массивном стуле. В оставленную открытой дверь врывается вторая ведьма, хватает шандал и с воем обрушивает его на голову умирающего.

– Му-у-у-л! – вопит она, колотя и так ставшее кровавой кашей лицо… – Вот тебе…

– Та-а-к, – подвывает первая, – та-а-ак!

– Идем, Сэль.

Два чудовища в юбках не видят ничего, кроме тела, которое они рубят, лупят, пинают. Им нет дела до Фельсенбурга, золота, драгоценностей, им нет дела до Селины, даже если разбудила их именно она. А, пусть его! Мастеру конец, а «белоглазых» надо отдать страже. Желательно – живьем.

– Быстро! В лавку…

Они метнулись к большой двери быстро и бесшумно, как кошки. В коридоре ждут. Их или не их, неважно. Третья мармалюка возникает из полутьмы, как заправская нечисть, и в руках у нее вертел.

– Су-учк…

Выставив вперед себя железяку, тварь с бранью бросается… пытается броситься на Сэль. Подарок Вальдеса не подводит, ведьма валится с пулей в обезумевшей башке. Дергается и замирает нога в дорогом шелковом чулке, из кабинета доносится мясницкий хруст. Тем двоим не до выстрелов.

– Мерзость, – бормочет Руппи.

В запертой изнутри лавке было темно и пусто. Подлетев к двери, Фельсенбург отодвинул засов и свистнул, как научил Уилер, ему немедленно ответили. Рядом от холода или от чего-то худшего вздрогнула Селина, и Руперт, еще не вполне соображая, обнял девушку за плечи, та не возражала. В доме приглушенно загрохотало, потом раздался отчаянный женский вопль.

– Руппи, – шепнуло у щеки. – Надо посмотреть… Они так не кричат…

– Сейчас…

– Ну? – «фульгаты» уже стояли в дверях. – Где твари?

– Внутри. Кажется, там и люди есть. Кто-нибудь, проводите Селину.

– Не надо. Я подожду.

– Не одна! – рявкнул Руппи, понимая, что больше всего на свете не хочет ее оставлять. И здесь, и вообще.

1 год К.В. 15-й – 16-й день Зимних Скал

Кроме мастера Томаса, белоглазые ведьмы прикончили попытавшегося отобрать у хозяйской тещи топор повара и ранили судомойку. Не до смерти, поскольку торопились. Уцелевшая отлежалась и теперь вовсю молола языком, расписывая злодейства и злодеек. Это пришлось к месту, но Доннервальду и без нее было ясно: вдова казненного изменника с помощью двух старших дочерей убила зятя и покушалась на жизнь свидетелей, которыми оказались слуги и покупатели. Третья дочь и горничная тряслись от ужаса в спальне, подперев двери сундуком, но убийц видели и они, вернее, они видели, как всё началось… Семья сидела за ужином, затем хозяина вызвали, а женщины остались за столом. Трапеза продолжалась, пока старуха не сорвала со стола скатерть и не заорала, что прикончит ублюдка. Жена мастера присоединилась к матери, та схватила и тут же отшвырнула столовый нож, после чего, не переставая сыпать проклятьями, заметалась по дому в поисках оружия…

Подробности были омерзительны, однако Руппи вникал в них со всем старанием, хотя сперва думать было некогда, и он не думал, а ждал нападения, помогал «фульгатам» и стражникам, отчитывался перед отцом Филибером и комендантом… Мысли пришли ночью, когда, так и не уснув, Фельсенбург по одному перебрал всех белоглазых, с которыми успел столкнуться. Может, в залитой непонятной зеленью Олларии они и теряли разум сразу и напрочь, но тот же Вирстен соображал отлично, а по городам и городкам тихонько сидели готовые убийцы. Поди разбери, с чего они стали такими, и почему именно они? Почему одна из своячениц мастера Томаса и он сам остались людьми, а жена мастера с матерью и сестрой свихнулись, и был ли расстрелянный за сговор с горниками фрошерский негоциант бесноватым? Вирстен был точно, но уже с Гетцем могло выйти по-всякому.

Руппи раз за разом вспоминал единственный разговор с вожаком горников, но сомнений не вызывало одно – в свите твари были. Тот самый капитан – опять капитан! – которого он напоследок едва не прикончил. Ничего, прикончит еще! Неплохо было бы свернуть шею и любезному родственничку, если тот, разумеется, не убрался в Эйнрехт, но тут уж как повезет, а вот младший Марге и его оставшиеся прихвостни – это долг. Олаф волен молиться, прощать мерзавцев, винить себя и тех, кто не пустил его на эшафот, лжецы свое всё равно получат! Если, конечно, Руперт фок Фельсенбург прежде не увидит Леворукого. Настоящего.

– Сударь, – вновь ставший слугой папаша Симон неторопливо внес очередной раз отчищенный от кошачьей шерсти мундир, – что прикажете на обед? Хозяин предлагает гороховый суп и колбаски с тушеной капустой. Пробу я снял.

– Вот и поешь, а я с отцом Филибером пообедаю.

– Хорошо, сударь, – палач улыбнулся, видимо, он любил тушеную капусту. – Только как бы святой отец не постился сегодня. Может, прикажете хотя бы второе куда следует доставить, а чтобы чего ненароком не досы́пали, я прослежу.

– Пожалуй… И второе, и десерты какие-нибудь, если у хозяина есть.

– Одну минуту…

– Погоди, я еще не сейчас выскакиваю. Ты ведь знаешь, что мы тут делаем, и про вчера тоже знаешь? Я не просто так спрашиваю, и сядь, сделай милость.