Хренов самурай запугивал противника. Короткой демонстрации показалось мало. Еще боец изобразил, как умеет работать ногами. А умел, скотина. Он взвихрился в воздух и, пока опускался, его ноги нанесли пять воображаемых ударов. И японца, казалось, нисколько не волнует, что противник, используя паузу, вооружается подручными предметами.

Когда японец наконец пошел в реальную атаку, ему навстречу вылетело легкоатлетическое копье, брошенное русской рукой. Самурай увернулся от него играючи. Так же легко уклонился от ядра. А клюшку для хоккея на траве просто перехватил, вырвал из рук Пепла и отбросил в сторону. И с разворота заехал славянину ногою в лоб.

Быть Пеплу в жестоком ауте, не отклонись он в последний миг и не отскочи назад. Правда, это мало помогло. Следующий прыжок каратиста, перешедший в выпад пяткой в грудь, отбросил Сергея на какие-то корзины.

Японец решил поставить красивую точку в схватке. Он взлетел над полом, обернулся вокруг своей оси… Сергей вскочил, опрокидывая корзину, за которую держался, прыгнул куда попало, ожидая кувалдного удара в спину.

Но вместо него раздался хруст на фоне мягкого постукивания и следом громкий вопль. Сергей обернулся. По полу, выкатываясь из корзины, скакали теннисные мячики. Приземлившийся на мячики японец извивался на полу, держась за вывихнутую ногу.

— Фортуна сегодня играет в моей команде, — сказал Пепел. — Будем надеяться и за всю Россию тоже.

Японец, кривясь от боли, что-то грозно выкрикнул. Подергал себя за нос, видимо, обещая Пеплу самые невыносимые ужасы на языке японских жестов.

— Фу-у, утомил ты меня. И на лбу теперь будет шишка.

Пепел снял со стойки не самую тяжелую штангу.

— Попытаюсь тебя не убить, самурай. Но это как повезет. — Пепел не имел права оставлять за спиной такого врага…

* * *

— Оле! Оле-оле-оле! Россия вперед! — сами для себя пели в это время на Манежной площади московские болельщики.

А впору было бы петь другое. Что-нибудь вроде «Мама, мама, что ж я буду делать…»

Уличный монитор снова окутал плотный дым от дымовых шашек, когда Хохлов, видимо, все-таки в душе желая только хорошего, отдал точную передачу прямо на ногу Мбо Мпензе. Если бы опешивший чернокожий бельгиец не потерял мгновение, опуская взгляд на бутсу «а правда ли мне так крупно повезло?», он вышел бы один на один с Негматуллиным. Но Мпенза промедлил и был сбит налетевшим Ковтуном, как кеглю сбивает городшная бита.

Над площадью стоял неслышный, иллюзорный скрип милицейских зубов. Легионы правопорядка недоумевали и злились — откуда взялось столько дымовых шашек, когда они д в а ж д ы ощупывали каждого болельщика, не делая скидок ни женскому полу, ни почтенному возрасту? И это когда народу тут собралось не больше полутысячи, и это когда милиции гораздо больше! Однако даже милиционеры, косящие взглядами на экран, не стали бы отрицать, что цветной дым хоть как-то скрашивает тухлую игру российской сборной.

Японские режиссеры, словно специально издеваясь над Манежной площадью, крупно дали на экран текущий счет — «2:1» в пользу Бельгии. И в ответ получили свист, надсадные вопли «Позор!», «Россия, вперед!», «Романцева в отставку, Колоскова на пенсию!» и новую порцию дыма.

Болельщики из числа спокойных обсуджали футбольные страсти с соседями по площади.

— Глаза не горят, патриотизму нет. Видели, как гимн пели? Никто не пели кроме Онопко и Ковтуна. Руку на сердце не клали.

— Титов с Бесчастных рот открывали.

— Какой внутренний чемпионат, такова и сборная. Развалили страну, детский футбол извели, «Кожаный мяч» запинали и еще хотят, чтоб одиннадцать человек бились за честь страны. Нету этой чести, не за что им на хрен биться!

— Даешь тренера-иностранца на место Романцева!

— Пускай нефтяники скинутся по лимону зелени и купят нам Фергюссона. Чего им «лимон», все равно что тебе — десятка на пиво.

— Это ты про мою десятку?

— Они чего: быстрее напоследок побегать не могут!

— Они уже все старенькие, им вредно переутомляться. Молодых надо было выпускать.

— Почему, ну почему Романцев не выпустил до сих пор хотя бы Сычева!?

— Сборная суть отражение нашей ментальности, искривленной сегодняшним днем. В наших мыслях о самих себе сейчас полный бедлам, бедлам имеем и на поле. Мы не можем договориться друг с другом, так как же мы можем отдать точный пас своему игроку. Наша страна не может защитить свои интересы и не может защитить своих граждан, чего ж удивляться, почему у нас такая дырявая оборона?

— Ты что, интеллигент?

— А тебе какое дело, мудила?

— Повезло нашим парням. Каким-нибудь немцам и бразильцам еще бегать и бегать, ноги ломать, а наши могут ехать в Сочи, жопу на пляже греть, смотреть хороший футбол по телеку.

Все чаще слышалось слова «безнадега» и «позор». Некоторые уже уходили с Манежной площади. А милицейские овчарки рвались с поводков и тявкали им вслед…

* * *

Пепел шепотом выругался. Совсем япошки сбрендили на безопасности! Вход к раздевалкам и судейским комнатам охранялся дополнительно. Сколько ж можно преодолевать кордоны, так же и устать недолго!?

Этот рубеж стерегли люди европейской расы. Россиян можно было распознать без труда — особой вырубки лица, а на них выражение безмерного презрения. Презирать все вокруг без всяких на то оснований могут только наши люди. И только наши умеют так неподражаемо жевать жвачку — словно выполняют тяжелую, плохо оплачиваемую работу. Вторая караульная двойка была бельгийской, о чем докладывал такой знакомый Пеплу нашитый на карманы пиджаков флаг.

Сергей решил воспользоваться избитым советским приемом, применявшимся против вахтерш: скорчить рожу позначительнее и переть как ни в чем не бывало, будто имеешь на то полное право.

Дорогу ему перекрыли и свои, и бельгийцы.

— Куда прешь? — как партизанское бревно на лесной дороге, встала на пути рука соотечественика.

— Извините, ваш пропуск пожалуйста, — попросили бельгийцы, закрывая доступ за дверь телами.

Пепел внутренне тяжко вздохнул и приготовился нести пургу.

— Пепел! — вдруг закричал один из отечественных бугаев. — Пепел, он!

Сергей подобрался, отступил на шаг, выстраивая дистанцию, достаточную для маневра.

— Гляди, Сема, точно Пепел! — продолжал надрываться охранник. И вроде как радовался. — Я на него стошку баксов поставил. А ты, Сема?

— Одну тысячу четыреста двадцать рублей, — без выражения произнес Сема.

— Про Пепла в охране только и базарят. Чего там чемпионат! С ним все ясно, наши в пролете. Я на нашу сборную так вообще ни хрена не ставил. А ты, Сема?

— Ни рубля, — отозвался Сема.

— Слушай, Пепел, покажи какую-нибудь бумажку, чтоб отлепились эти черти, — и охранник ткнул пальцем в сторону бельгийцев, от чего старательно отучают преподаватели изящных манер.