Он поднялся на ноги.

— Амелия!

Он произнес ее имя нежно, почти с благоговением, что было для него несвойственно. Обычно он был весь поспешность и деловитость.

— Привет, отец, — проговорила она без обычной досады или безразличия.

Маркиз направился к ней, протянув руки, а потом опустил их, будто осознав неуместность этого жеста.

Вид у него был безупречный, одежда самого лучшего качества, но лицо его показалось ей утомленным и постаревшим.

— Ты прекрасно выглядишь, — сказал отец.

Он солгал. Она знала, что никоим образом не может выглядеть хорошо. От недостатка сна под глазами у нее образовались темные круги. Лицо было бледным. Но она не стала возражать.

— Ты приехал забрать меня домой? — спросила она равнодушно, подойдя к камину.

— А ты хочешь домой?

Амелия бросила на него взгляд через плечо. Когда отец спрашивал ее об этом? И вообще о чем-нибудь?

— Разве у меня есть выбор?

— Леди Армстронг очень хотела бы, чтобы ты осталась у нее до зимнею бала.

Амелия благодарно кивнула, но ничего не ответила. Ей хотелось бы остаться до возвращения Томаса.

— Вчера я видел Томаса, — сказал отец, резко меняя тему.

Серьезность его тона свидетельствовала о том, что беседа у них была не из приятных.

При упоминании имени Томаса сердце ее бешено забилось. Стараясь не выдать своего волнения, она проговорила:

— Да, я так и думала.

— Похоже, он считает, что я годами пренебрегал тобой.

На этот раз Амелия стремительно повернулась к нему:

— Он сказал это тебе?

Ее отец, маркиз Брэдфорд, аристократ из аристократов, избегал ее взгляда, будто ему было тяжело смотреть ей в глаза.

— Да, он укорял меня за что-то подобное, а потом еще упрекнул, почему я не сказал ему, что в детстве ты болела скарлатиной. — Он поднял на нее взгляд, и по тому, как отец сжал губы, она поняла, что он обижен этим упреком. — Вот почему я здесь. Я должен был приехать.

Амелия стояла молча, не зная, как понять то, что Томас говорил о ней с о гном. В ее сердце снова забрезжила надежда, но тотчас же и исчезла.

За последние несколько месяцев она многое узнала о Томасе Армстронге: он мог быть ужасным в качестве врага, но в то же время проявлял яростную и непоколебимую верность тем, кому повезло завоевать его привязанность. Без сомнения, последнее и вызвало всплеск его возмущения. Он заступился за тринадцатилетнюю девочку, которой она была тогда, а не за женщину, которой стала. Женщиной, которую он презирал.

— …и только когда я написал Рису, узнал правду. Он признался, что миссис Смит утаила от меня твою болезнь. Хотя я понимаю, почему они это сделали: я только что потерял твою мать, и всё же им следовало посоветоваться со мной. — Он разразился горьким мрачным смехом и смущенно покачал головой. — Наверное, я узнал бы об этом, только если бы они решили, что ты умираешь.

Его голос дрогнул, когда он произнес последние слова.

Амелия не была настроена слушать его признания и потому промолчала. Из этого злополучного инцидента с ее болезнью выросли и расцвели ее сомнения в чувствах отца. Эти сомнения столь глубоко укоренились в ее душе, что ничто, кроме настоящей бури, не могло бы их вырвать.

— Но… но…

Никакие разумные слова не шли у нее с языка.

— Конечно, я не ангел, но прошу тебя: не считай меня способным оставить тебя одну, когда ты больна… Умоляю тебя — напиши Рису, если я тебя не убедил. Он сможет подтвердить все, что я сказал.

Амелия медленно покачала головой. Ей не надо было писать Рису. Взгляд ее отца был полон таким отчаянием, что она безоговорочно поверила ему; он не лгал.

— Я верю тебе, — сказала она тихо.

Его плечи поднялись и опустились, у него вырвался долгий хриплый вздох облегчения. В течение нескольких секунд он смотрел на нее с такой нежностью, какой она никогда в нем не замечала. И когда он положил руку ей на плечо, она не отстранилась, но приняла эту руку, как целебное лекарство на долго гноящуюся рану.

— Девочка нуждается в матери, и ты не была исключением. Когда она умерла, я… я был совсем неравноценной заменой ей. Теперь, оглядываясь назад, я вижу, что слишком замкнулся в своем несчастье. Во мне не осталось места ни для чего, в том числе и для тебя. Ты нуждалась… ты заслуживала много лучшего отца, чем был я.

— Я нуждалась в единственном оставшемся родителе, и ты им был.

Амелия была тронута — она устала жить в каменной крепости притворного равнодушия и обиды, которую воздвигла вокруг себя.

На губах маркиза появилась растерянная улыбка.

— Самым тяжким было то, что ты так напоминала мне ее… твою мать. И все эти месяцы после ее смерти я не мог выносить напоминания о ней. Господи! Я помню, ты смотрела на меня так, будто ждала, чтобы я все исправил, а я с трудом сохранял рассудок.

Впервые в жизни Амелия поняла глубину отцовской скорби по умершей жене. Всю свою жизнь она видела отца сильным, уверенным человеком. Но ведь он был еще и мужем, утратившим частицу себя, когда любимая женщина угасла. И его скорбь была отягчена тем, что он видел живое, дышащее напоминание о его невосполнимой утрате. Горло Амелии сдавило, и она почувствовала, что не может произнести ни слова.

— Но это не извиняет моего обращения с тобой. После своей болезни ты замкнулась в себе, и мне следовало понять, что причиной тому была не только смерть твоей матери. Мне следовало проявить большую настойчивость. И все же, как ни тяжело это говорить, я испытал облегчение, когда ты перестала обращаться ко мне с вопросами или за утешением. Проблемы Томаса, его финансовые затруднения я мог разрешить. Но, как я уже сказал, с тобой… Я не знал, как с тобой обращаться, не был к этому подготовлен и потому оказался бесполезен.

Томас. Звук его имени обжег ее слух. Воспоминания о нем разрывали се уязвленное сердце.

— Я всегда считала, что ты любишь Томаса больше, чем меня.

Ее отец, казалось, был поражен услышанным и погрузился в молчание. Затем медленно поднял руку и нежно погладил ее по щеке.

— Даже если ты не поверишь чему-то другому, что я хочу сказать, все же поверь одному: я люблю тебя — больше всех на свете.

Он привлек ее к себе, и она позволила ему обнять себя. Сколько времени прошло с тех пор, как он вот так обнимал ее! И скоро он почувствовал, что она отвечает на его объятие и все крепче прижимает к себе.

Минутой позже он отстранился и горячо проговорил:

— Я попытаюсь компенсировать тебе все. Все!

Амелия ответила трепетной улыбкой:

— Я бы хотела начать все заново.

Он снова привлек ее к себе, на мгновение сжал в объятиях и сказал: