– Теперь предлагаю передохнуть несколько минут, чтобы очистить головы, потому что отныне мы будем жить в виртуале, пока не закончим. Если повезет, мы закончим до полуночи реального времени и уйдем. И – Ковач. Это только мое личное мнение, но мне кажется, ты должен объяснение хотя бы кому-то из нас.

Я встретил его глаза ледяным взглядом, который мне удачно подарила внезапная волна неприязни к этому знатоку хода истории, политики и прочего крабьего говна.

– Как ты прав, Сосеки. Это твое личное мнение. Давай будешь держать его при себе?

Вирджиния Видаура прочистила горло.

– Мне кажется, Так, нам лучше спустится и выпить кофе.

– Да, пожалуй.

Я в последний раз пронзил Коя взглядом и направился к двери. Заметил, как переглядываются Видаура и Бразилия перед тем, как она последовала за мной. Пока мы опускались на прозрачном лифте через залитое светом центральное пространство, никто из нас ничего не сказал. На полпути я заметил большой офис со стеклянными стенами, где Туджман неслышно кричал на бесстрастную Сиерру Трес. Очевидно, требование более сложной виртуальной среды приняли не очень хорошо.

Лифт выпустил нас в открытом атриуме к звукам улицы. Я пересек лобби, вышел в толпу туристов на набережной, затем поймал автотакси взмахом руки. Пока такси садилось на землю, Вирджиния Видаура поймала меня за другую руку.

– Ты куда собрался?

– Ты знаешь, куда я собрался.

– Нет, – она сжала руку. – Нет, никуда ты не пойдешь. Кой прав, на это нет времени.

– Это займет всего ничего.

Я попытался сесть в открытый люк автотакси, но без рукопашной схватки это было невозможно. А в случае с Видаурой это был не самый надежный вариант. Я остервенело мотнулся обратно к ней.

– Вирджиния, отпусти.

– А если что-то пойдет не так. А если этот священник…

– Все пойдет как надо. Я убиваю этих больных уродов уже больше года и…

Я осекся. Серферская оболочка Видауры была ростом с мою, наши глаза разделяла длина ладони. Я чувствовал ее дыхание на своих губах и напряжение в ее теле. В мою руку впились ее пальцы.

– Ну все, – сказала она. – Успокойся. Ты мне все расскажешь, Так. Ты успокоишься и расскажешь, мать твою, все.

– О чем тут говорить?

Она улыбается мне из-за стола зеркального дерева. Это лицо не похоже на то, что я помню, – например, на несколько лет младше, – но в новой оболочке чувствуется эхо тела, которое погибло под огнем из «Калашникова» у меня на глазах целую жизнь назад. Руки той же длины, так же ниспадают черные как смоль волосы. Как она закидывает голову, чтобы волосы открыли правый глаз. Как она курит. Как она до сих пор курит.

Сара Сахиловская. Недавно из хранения, живет своей жизнью.

– Ну, наверное, ни о чем. Если ты счастлива.

– Я счастлива, – она смахивает дым от стола в минутном раздражении. Крошечная искорка женщины, которую я когда-то знал. – Как же не быть счастливой? Помилование за денежное возмещение. А деньги поступают постоянно – работы с биокодированием хватит на следующие десять лет. Пока океан снова не успокоится, надо приручать целые новые уровни течений, и это в районном масштабе. Еще только предстоит смоделировать столкновение течения Микуни с теплой водой от Кошута, а потом что-то с этим сделать. И мы выйдем на тендер, как только придет государственное финансирование. Йозеф говорит, если будем продолжать в том же духе, я расплачусь за весь срок в следующие десять лет.

– Йозеф?

– Ах да, надо было сказать, – снова улыбка, в этот раз шире. Более открытая. – Он замечательный, Так. Тебе бы с ним познакомиться. Он ведет этот проект. Из-за него я вышла в первую волну. Он занимался виртуальными собеседованиями, был моим руководителем по проекту, когда я вышла, а потом мы – ну, сам понимаешь…

Она опустила взгляд на колени, все еще улыбаясь.

– Ты покраснела, Сара.

– Вовсе нет.

– Еще как, – я знаю, что должен порадоваться за нее, но не могу. Слишком много воспоминаний о ее длинных бледных боках, двигающихся надо мной на кроватях в отелях и злачных убежищах. – Значит, у него все серьезно, у этого Йозефа?

Она быстро поднимает взгляд, пронзает им меня.

– У нас обоих все серьезно, Так. С ним я счастлива. Мне кажется, такой счастливой я еще не была.

Тогда на хера ты меня искала, сука тупая?

– Это прекрасно, – говорю я.

– А как ты? – спрашивает она с игривой заботой. – Ты счастлив?

Я выгибаю бровь, чтобы выиграть время. Скашиваю взгляд в сторону – раньше это ее смешило. В этот раз я вижу только материнскую улыбку.

– Ну, счастье, – я корчу новую мину. – С этим, э-э, у меня всегда было сложно. В смысле, да, я вышел намного раньше тебя. Полная амнистия от ООН.

– Да, я слышала. И ты побывал на Земле, да?

– Недолго.

– А что теперь?

Я неопределенно повел рукой.

– А, работаю. Ничего такого престижного, как у вас на Северной косе, но оболочку отбиваю.

– Законно?

– Шутишь, что ли? У нее меняется лицо.

– Ты знаешь, Так. Если это правда, я не могу проводить с тобой время. Это часть сделки по новой оболочке. Я все еще на УДО, я не могу связываться с…

Она качает головой.

– Преступниками? – спрашиваю я.

– Не надо смеяться, Так.

Я вздыхаю.

– Я не смеюсь, Сара. Мне кажется, у тебя все очень здорово. Просто, не знаю – как представлю, что ты пишешь биокод, а не воруешь…

Она снова улыбается. Она улыбается по умолчанию в течение всей беседы, но в этот раз выражение лица тронуто болью.

– Люди меняются, – говорит она. – Тебе стоит попробовать.

Неловкая пауза.

– Может, попробую.

И еще одна.

– Слушай, мне уже правда пора. Йозеф, наверное, не…

– Нет, ты чего, – я показываю на наши пустые стаканы, стоящие в одиночестве вдали друг от друга на поцарапанном зеркальном дереве. Было время, когда мы и не думали покидать такие бары, не заставив стол полностью опустошенными рюмками и одноразовыми трубками. – Где твое самоуважение, женщина? Давай еще по одному.

И она соглашается, но это не облегчает неловкость между нами. А когда она допивает новый стакан, встает, целует меня в обе щеки и оставляет сидеть одного.