И с тех пор я ее не видел.

– Сахиловская? – Вирджиния Видаура нахмурилась, копаясь в памяти. – Высокая, да? Дурацкая прическа, вот такая, поверх глаза? Ага. Кажется, один раз ты ее приводил на вечеринку, когда мы с Ярошем еще жили в доме на улице Юкай.

– Да, точно.

– Значит, она уехала на Северную косу, а ты снова вступил в Голубых Жучков – что, назло ей?

Как солнечный свет и дешевая металлическая мебель на кофейной террасе, вопрос блестит слишком ярко. Я отворачиваюсь от него к морю. Мне оно не помогало так, как Бразилии.

– Все не так, Вирджиния. Когда я с ней встретился, я уже был с вами. Я даже не знал, что она вышла. Последнее, что я слышал, вернувшись с Земли, – что она долеживала полный срок. В конце концов, она убила копов.

– И ты тоже.

– Ну да, но спасибо деньгам Земли и влиянию ООН.

– Ладно, – Видаура потыкала в свою банку кофе и снова нахмурилась. Кофе был так себе. – Значит, вы вышли в разное время и потеряли друг друга из-за разницы. Грустно, но случается сплошь и рядом.

За шумом волн я снова услышал Джапаридзе.

Вокруг гуляют трехлунные волны, и если пропустишь хоть одну, то она оторвет тебя от всех и всего, что тебе дорого.

– Да, верно. Сплошь и рядом, – я повернулся к ней из профильтрованной прохлады столика в тени экранов. – Но я не потерял ее из-за разницы, Вирджиния. Я ее отпустил. Отпустил с этой сволочью, Йозефом, и просто ушел.

На ее лице расцвело понимание.

– А, ясно. Так вот откуда внезапный интерес к Латимеру и Санкции IV. Знаешь, всегда было любопытно, почему ты так резко передумал.

– Не только поэтому, – соврал я.

– Ну ладно, – ее лицо говорило «проехали», она не повелась. – И что такого случилось с Сахиловской, пока тебя не было, что ты принялся вырезать священников?

– Северная коса Миллспортского архипелага. Угадаешь сама?

– Они обратились?

– Этот гад обратился. А ее просто затянуло под винты.

– Правда? Она что, такая беспомощная?

– Вирджиния, да она была связана по рукам и ногам из-за УДО! – я остановил себя. Экраны стола частично отрезали жару и звук, но проницаемость варьировалась. За другими столиками повернулись головы. Я со своей растущей башни ярости хватался за отстраненность чрезвычайного посланника. Голос резко стал безэмоциональным. – Правительство меняется не хуже людей. Они закрыли финансирование проектов на Северной косе через пару лет после того, как она туда попала. Провозгласили новую антиинженерную этику, чтобы оправдать экономию. Не надо вмешиваться в естественный баланс планетарных биосистем. Пусть сдвиги Микуни сами придут в равновесие, так будет лучше, мудрее. И, конечно, дешевле. Ей оставалось еще семь лет оплаты – при окладе за биокодирование, который она получала раньше. Большинство местных деревень поднял из нищеты исключительно проект Микуни. Хер знает, что там началось, когда всем вдруг опять пришлось влачить жалкое существование береговых рыбаков.

– Она могла бы уехать.

– У них уже был сраный ребенок, понятно? – пауза, вдох. Взгляд на море. Сбавить обороты. – У них был ребенок, дочь, ей всего пару лет. И вдруг – безденежье. А оба родом с Северной косы, это как раз одна из причин, почему ее имя выдал поиск машины по УДО. Не знаю, может, они думали, что справятся. Судя по тому, что я слышал, перед тем как кран завернули напрочь, спонсирование Микуни пару раз еще капало. Может, они просто надеялись, что настанут новые перемены.

Видаура кивнула.

– И дождались. Поднялось Новое откровение.

– Ага. Классическая динамика бедности, люди хватаются за что угодно. И если выбор стоит между религией и революцией, правительство с удовольствием отойдет и пустит священников развлекаться вволю. Впрочем, во всех деревнях и так была жива религиозность. Аскетичный образ жизни, строгий социальный порядок, патриархат. Общество прямиком из гребаной Шарии. Оставалось только одновременно ударить боевикам Откровения и экономическому спаду.

– И что случилось? Она оскорбила почетного самца?

– Нет. Не она, ее дочь. Какой-то несчастный случай на рыбалке. Подробностей не знаю. Она погибла. В смысле, с возможностью восстановления по стеку, – снова вспыхнула ярость, замораживая все внутри головы ледяными брызгами. – Только, конечно, это было запрещено нахрен.

Какая ирония. Когда-то бичом земных религий были марсиане, знание об их дочеловеческой межзвездной цивилизации возрастом свыше миллиона лет развеяло представление человечества о его месте в общем миропорядке. А теперь марсиан узурпировало Новое откровение, поставило вместо ангелов: «Первые божьи крылатые создания – и ни следа стеков памяти в тех немногих мумифицированных телах, которые до нас дошли». Для разума, погрузившегося в религиозный психоз, вывод неизбежен. Новые оболочки – зло, порожденное в черном сердце человеческой науки, шаг прочь с тропы к загробной жизни и от божьего присутствия в нас всех. Богомерзость.

Я уставился на море. Слова падали изо рта, как пепел.

– Она пыталась сбежать. Одна. Йозеф уже гребанулся от веры, не стал бы помогать. Тогда она забрала тело дочери, одна, и угнала скиммер. Отправилась на восток вдоль побережья в поисках канала, чтобы срезать путь на юг, до Миллспорта. Ее догнали и притащили назад. А Йозеф им помогал. Ее усадили на кресло наказаний, которое священники поставили посреди деревни, и заставили смотреть, как они вырезают стек из позвоночника ее дочери. Потом то же самое сделали с ней. Пока она была в сознании. Чтобы могла проявить благодарность за свое спасение.

Я сглотнул. Было больно. Вокруг колебалась и текла человеческая суета, словно разноцветный идиотский прилив.

– Потом вся деревня праздновала освобождение их душ. Доктрина Нового откровения гласит, что стек памяти следует расплавить, чтобы изгнать демона. Но на Северной косе бытуют свои суеверия. Они взяли стеки на двухместную лодку, запечатали в отражающий сонары пластик. Проплыли пятьдесят километров в море и где-то по дороге священник-старец выкинул их за борт. Он не знал курса корабля, а рулевому запрещалось знать, когда выкидывают стеки.

– Кажется, система, доступная для коррупции.

– Может. Но не в этом случае. Я пытал их обоих до смерти, а они ничего не смогли сказать. У меня было больше шансов найти стек Сары, если бы на него опрокинулся весь риф Хираты.

Я почувствовал ее взгляд на себе и наконец обернулся ему навстречу.

– Значит, ты там был, – пробормотала она.

Я кивнул.

– Два года назад. Отправился на ее поиски, когда вернулся с Латимера. Нашел только Йозефа, хнычущего у ее могилы. От него все и узнал, – мое лицо дернулось от воспоминания. – В итоге. Он выдал имена рулевого и исполнявшего обряд старца, так что их я нашел следующими. Как я уже говорил, ничего полезного они сказать не смогли.