Андромаха почувствовала напряжение и неловкость.

— Я не знаю, — ответила она.

— Тогда выясни это, Андромаха, — велел он ей. — Потому что, если боги пожелают, однажды ты станешь царицей Трои. В этот день ты будешь смотреть с этого балкона, а все эти люди внизу придут к тебе или твоему мужу. Тебе нужно будет узнать их мысли, мечты и устремления. Но когда они будут стоять перед тобой, ты не сможешь отличить верность от предательства. Они все будут смеяться, когда ты пошутишь, и рыдать, когда ты опечалена. Твои подданные будут уверять тебя в безграничной любви. Но их слова ничего не значат. Пока ты не узнаешь мысли, которые они скрывают за этими словами.

— А ты знаешь все их мысли, царь Приам?

— Я знаю достаточно об их мыслях и желаниях, чтобы продолжать жить. — Он засмеялся, — но однажды один из них удивит меня. Он вонзит мне в сердце кинжал, подсыплет яд в чашку или поднимет восстание, чтобы свергнуть меня.

— Почему ты улыбаешься при этой мысли?

— А почему бы нет? Тот, кто преуспеет в этом, будет сильным и хитрым, и будет хорошо подходить для этой роли.

Теперь улыбнулась Андромаха.

— Или он будет глупцом, которому повезло.

Приам кивнул.

— Если это будет так, он проживет недолго. Другой из моих хитрых сыновей свергнет его. Но давай вернемся к нашему вопросу. Почему я не потребовал в качестве платы твое тело? Подумай об этом, и мы снова поговорим. — Он посмотрел на собравшуюся внизу толпу. — И теперь я должен позволить моим подчиненным, верным и вероломным, рассказать о своих просьбах царю.

Вернувшись в свою комнату, Андромаха оделась в зеленый плащ с капюшоном и покинула дворец, направившись в нижний город и бедный квартал, где обитали жены простых воинов. Расспросив женщин, собравшихся у колодца, она нашла дом, где жила Экса и еще три другие женщины. Их жилище было маленьким и тесным, с грязными полами. Экса сидела в тени позади здания с ребенком на руках. Она увидела Андромаху и попыталась встать.

— О, сиди, пожалуйста, — сказала Андромаха, становясь на колени рядом с ней. — Я так сожалею, Экса. Это была моя вина.

— Местарес будет так зол на меня, когда вернется домой, — сказала Экса. — Я опозорила его.

— Ты никого не опозорила. Я видела царя. Приам знает, что это была ошибка. Он пришлет тебе подарок. И я хочу, чтобы ты вернулась. О, Экса! Пожалуйста, скажи, что придешь!

— Конечно, я приду, — мрачно ответила Экса. — Как еще я смогу прокормить себя и своего сына? Я приду завтра.

— Ты сможешь меня простить?

Ребенок на руках Эксы начал издавать мяукающие звуки. Экса распахнула свою рубашку, вытащила тяжелую грудь и дала ее ребенку. Младенец попытался найти сосок, безрезультатно тыкаясь в грудь, наконец, ему это удалось. Экса вздохнула. Она посмотрела на Андромаху.

— Какая разница, прощу я вас или нет? — спросила она. — Мы — приходящие слуги, но на самом деле рабы. Мы живем или умираем по прихоти других. Меня выпороли за то, что увидели в ванной. Вас выпороли за то, что вы были со мной?

— Нет, меня не выпороли. Но поверь мне, я бы предпочла, чтобы так и было. Мы можем быть друзьями, Экса?

— Я — служанка. Я должна быть там, где вы хотите.

Андромаха замолчала, наблюдая за тем, как Экса закончила кормление ребенка, затем поднесла ребенка к плечу и нежно погладила по спине.

— Они тебя сильно поранили? — спросила она, наконец.

— Да, они меня сильно поранили, — ответила Экса со слезами на глазах. — Но не ударами веревок, завязанных узлами. Я — жена оруженосца Местареса. Он участвовал в десяти боях, сражаясь за царя и за Трою. Теперь он, возможно, погиб, и я каждый день боюсь услышать плохие новости. И что они делают, чтобы облегчить мою боль? Они избивают меня и выкидывают из дворца. Я никогда не прощу этого.

— Нет, — воскликнула Андромаха, вскочив на ноги. — Как и я. Я увижу тебя завтра, Экса.

Маленькая женщина подняла на нее глаза, и выражение ее лица смягчилось.

— Ты пошла ради меня к царю, — сказала она. — Тебя я прощу. Но больше никаких ванн.

— Больше никаких ванн, — согласилась Андромаха, улыбнувшись.

Вернувшись во дворец, Андромаха прошла через дворцовый сад. Там оставалось еще двадцать человек, которые наслаждались тенью и ароматом цветов. У дальней стены, под решетчатой беседкой, Креуса разговаривала с Агатоном. На ней было белой платье, расшитое по краям золотом, она откинула голову, изображая беззаботный смех, ее волосы развевались на ветру.

Когда Андромаха подошла к ним, ее увидел Агатон и натянуто улыбнулся. Девушка заметила, как он смущен. Креуса в отличие от него смотрела на нее с выражением самодовольного удовлетворения.

— Как ты, прекрасная госпожа? — спросил Агатон.

— Со мной все хорошо, Агатон. Я видела царя этим утром. Ты слышал о недоразумении относительно моей служанки?

— Да, — кивнул он, — к сожалению, я слышал об этом.

— Как и я. Но царь вернет ее на место и пошлет ей в качестве извинения подарок. — Она повернулась к Креусе. — Я думаю, теперь он понял, что бедная Экса стала жертвой чьей-то злобы. Какого-то несчастного, умалишенного создания, движимого завистью и злобой.

Креуса больно ударила Андромаху по щеке, та в сою очередь со всей силы ударила ее в челюсть. Креуса развернулась и упала на землю. Она попыталась встать, но снова упала. Агатон присел рядом с молодой женщиной, наполовину потерявшей сознание, помогая ей встать. Из раненной губы закапала кровь, ее белое платье было испачкано грязью.

Андромаха глубоко вздохнула и отвернулась. Все разговоры в толпе смолкли. По дороге во дворец девушка чувствовала, что все взгляды прикованы к ней.

Евнух Ктхосис надел на собрание свое последнее творение, но никто не заметил этого. Это было самое ужасное. Длинное до лодыжки одеяние цвета черного янтаря по краям было расшито серебряной нитью. Это была великолепная вещь, которая — он был убежден — вызывала зависть у всех присутствующих мужчин. Никто из торговцев не умел производить черную краску, которая бы быстро приставала к одежде. Существовало две проблемы. Во-первых, если на одежду попадал дождь, краска смывалась, оставаясь на коже в течение нескольких дней. Во-вторых, краска была такой сильной и едкой, что не смывалась, пока одежду несколько раз не постираешь, и линяла до тусклого и серого цвета.

Ктхосис несколько лет совершенствовал процесс окрашивания. Из коры дубов, растущих в землях рядом с Мрачным морем, производили прекрасную краску, но на добычу этой краски требовалась большая часть его средств. Там было такое сильное и опасное течение, что было почти невозможно доплыть вверх по Геллеспонту, до Мрачного моря. Все товары нужно было перевозить по земле.

Теперь евнух находился в компании шестидесяти самых влиятельных людей Дардании, и никто из них не упомянул о его тунике. Он подумал, что, может, он, как египтянин, не смог понять, что народы Северного моря не любят черный цвет. «Хорошо, — подумал Ктхосис, — придет весна, и я отправлю корабль с одеждой в Мемфис и Луксор. Египтяне хорошо заплатят золотом за такую красоту». Но его раздражало, что никто не восхищался им.