— Хорошо, я приду, — пообещал Левий. — Порой страхи хранят лучше рвов и стен, но успокоить людей надо, а вам надо остаться одному. Если вы не боитесь «дурного места», конечно.

— Я посмотрю, не исчезла ли цепь из ары…

— Откуда?

— Из чаши, — не стал вдаваться в подробности Робер. — Ваше высокопреосвященство, возьмите Готти.

— Не нужно. — Кардинал тронул голубя; знакомый жест словно бы указывал на иную, высшую защиту.

— Готти, — упрямо велел Иноходец, — охраняй его высокопреосвященство. Понял?

Пес смотрел с сомнением; кажется, он был не согласен, но Проэмперадор не для того приказывает, чтобы с ним спорили.

— Готти, — Эпинэ слегка повысил голос, — паси кардинала. Паси и охраняй.

Когда человек с собакой скрылись, Робер наклонился над бьющейся, будто сердце, звездой, коснулся воды, а затем опустился на колени, вытянув руки и прикрыв глаза, как некогда в доме достославного Жаймиоля. Он ничего не ждал и сам не понимал, что творит, но ночь внезапно налилась горячим золотом, пахнуло дымом, а потом тишину разорвал стук копыт.

400 год К. С. 15-й день Летних Молний

1

Спина от долгого сидения над картой теперь уже Южной Марагоны затекла, и Лионель, убрав бумаги, прошелся по устилавшим полы шкурам — сторожившие Рассветную Гриву гаунау баловались охотой, главным образом волчьей. Вечер давно стал ночью, а ночь в свою очередь собиралась стать утром, но маршал так и не лег. Хозяев он не опасался, спать мешала раз за разом мелькавшая, но все еще не ухваченная за жабры мысль, к тому же Савиньяк ожидал срочного отъезда гаунау. Будучи королем время от времени вежливым, Хайнрих не может не попрощаться; агма он будить не станет — все сказано и даже подписано, а вот варвара-талигойца…

Повелителя медведей Ли собирался проводить, и желательно с пойманной мыслью, ибо та была связана с Фридрихом, не дождавшимся от благодарного Талига ордена Полезного Дерьма. Надеяться, что преемник незадачливого регента будет столь же полезен, было бы опрометчиво.

Про герцога Марге-унд-Бингауэра Савиньяк расспрашивал дядюшку Гектора, когда вживался в перья покойного принца. Экстерриор полагал главного советчика Фридриха эйнрехтской разновидностью Штанцлера, с той разницей, что дражайший кансилльер видимой выгоды из своих художеств не извлекал, Марге же… Правнук, хоть и по женской линии, Ульбриха Хмурого и родной племянник Алисы тащил на престол «Неистового» осла, дабы потом возить на нем свою воду. На военные таланты Фридриха этот союз не влиял, и эйнрехтский интриган Лионеля занимал постольку-поскольку, однако лишних знаний не бывает. В отличие от любовных интрижек… С Фридой вышло не то чтобы глупо — не ко времени, но кто же знал, что дочь Рудольфа захочет большего, а сам Рудольф окажется Сильвестром наоборот. Кардинал напоследок принялся ломать то, что всю жизнь строил, а регент трясется над обломками, хотя регентом старика лучше не называть даже про себя. Хватит.

Савиньяк провел ладонью по лицу и распахнул окно. Рассветная Грива, по крайней мере по эту сторону комендантского дома, спала, но ставший «медведем» «олень» уже натянул сапоги и ожидал завтрака, подбирая слова для «случайного» разговора, очень может быть важнейшего из всех, что слышали здешние сосны. Гаунау и Талиг спина к спине против непонятно чего… Чушь кошачья!

Еще год назад «фрошеры» были в числе главных врагов, еще год назад все шло — нет, не хорошо, логично. Армии воевали, политики интриговали, обычные люди жили и очень не хотели умирать. Ли, теперь уже Ли, поморщился, вспоминая перекошенные, уже почти не человеческие морды, и вернулся в Эйнрехт к Фридриху и Марге.

После смерти кесаря принц повел себя на удивление здраво, но в душе спесивец несомненно кипел. От необходимости идти на поводу у союзников. От интриг тетки Элизы и военных успехов старого Бруно. От необходимости заигрывать с чернью, годящейся лишь на то, чтобы платить налоги и поставлять армии солдат, а веселым господам — смазливых девок. Регент ярился, но терпел, пока в один странный день его не прорвало.

«Неистовый» выказал редкую даже по своим меркам глупость, Марге родича поправил, как поправлял десятки раз, а тот взорвался. Для начала — политически, но многолетние союзы полетели к кошкам. Гудрун, само собой, осталась верна своему кумиру, а остальные?

Дриксенские высшие сановники и генералы попадали в замок Печальных Лебедей не чаще, чем талигойские — в Багерлее. Случалось, неудачников жалели, подчас весьма громко, а то и пытались выручить, вытащил же Рокэ Бонифация, но штурмовать дворец?! Обиталище кесарей, хоть и не было полноценной крепостью, легкой добычей никак не являлось, к тому же в нем не могло не быть известных лишь избранным убежищ и тайных выходов. Либо регента с принцессой схватили свои, либо парочка решила… остаться. Вопреки здравому смыслу, вопреки Ор-Гаролис и Альте-Вюнцель, откуда Фридрих удирал, как нахлыстанный. Пусть за подкреплениями, самого бегства это не отменяет. Зато интриган Марге…

Присвоить древний титул — это надо суметь! Альдо и тот при всех своих туниках и гимнетах назвался королем, а не анаксом, а в Эйнрехте тронулись умом не только регент с новоявленным «вождем всех варитов», но и горожане. Обыватели то лезли под пули дворцовой стражи, то били соседей, и это в городе куда более благополучном, чем пережившая зиму с Та-Раканом Оллария! Две столицы двух воюющих держав… Два непонятных кошмара.

Учтивый стук в дверь застал полностью одетого маршала возле окна. Узнав, что Хайнрих получил срочное донесение и выезжает немедленно, но желает проститься, Лионель усмехнулся и взялся за плащ. Разумеется, алый, хотя ночью алого от бурого не отличишь.

— Если его величество не возражает, я присоединюсь к кортежу.

Небо на востоке еще и не думало розоветь, однако караулы — талигойские, бергерские, гаунасские, были начеку. Обрадованный Грато бережно прислонился лбом к хозяйскому плечу, зато коновод при виде начальства спросонья едва не осенил себя знаком. Савиньяк махнул рукой и взялся за седло сам — после «Гаунасской охоты» маршал мог позволить себе и не такие вольности, а возня со сбруей ему всегда помогала думать. Затягивая подпругу, он нашел то, что искал вторую ночь, а найдя, подосадовал на собственную недогадливость.

2

— Монсеньор? — прозвучало сквозь рычанье грома, и башня, до которой было уже совсем близко, исчезла. — Поднимать наших или как?

— Что?! Что такое?

Робер открыл глаза. Он так и сидел возле «чаши», глядя снизу вверх на держащего факел Дювье. Один сапог у сержанта был прожжен, память о Колодезной, надо думать…

— Вы велели, — с явным сожалением напомнил южанин, — чтоб за полчаса до общего подъема.

Эпинэ глянул в дверной провал и увидел слабый намек на рассвет. Значит, он скакал к застрявшему в черных зубцах солнцу всю ночь и при этом умудрился выспаться.