Он замолчал. Тим смотрел на него, буквально окаменев. За его спиной Брайди увидела Потти. Кажется, он коснулся плеча Тима? Нет, руки не видно. Сэр Энтони продолжал:

– Я чувствую себя виноватым. Я оказывал поддержку тому, другому, третьему, и так получилось, что я почти не находил времени для моей семьи.

Он протянул руку и сказал:

– Энни, не могли бы вы подойти и помочь мне разрезать торт?

Брайди повернулась к матери. У обеих брови удивленно поползли наверх. Энни? Наконец.

– Видите ли, – признался сэр Энтони, – я был слеп в отношении многих вещей, так уж я сосредоточился на своем желании изменить этот мир.

Он засмеялся вместе с теми, кто знал о его стремлении к миру. Интересно, они знают о том, сколько фашистов состоит в его клубе? Вероятно, нет, потому что сегодня никто не надел значки. Сэр Энтони произнес:

– Я попросил Энни и Гарри привести сегодня мальчиков, хотя я опасаюсь, что им до смерти скучно.

Он поднял бокал за здоровье мальчиков, а они кивнули, как подобает маленьким джентльменам, каковыми они и были.

– Я хочу подчеркнуть, хотя я уже это сказал, что они – самая лучшая семья. Я горжусь Гарри – тем, как он сумел найти себе подобающую роль. Я горжусь Энни и тем, как умело она управляет Центром капитана Нива и воспитывает моих чудесных внуков.

Гарри встал рядом с Энни. Оба они выглядели довольными, но смущенными. Ну да, подумала Брайди, не они одни. Джеймс прошептал:

– Хотелось бы, чтобы они наконец разрезали этот чертов торт.

Она неожиданно ухмыльнулась. Никто лучше Джеймса не умеет испортить торжественный момент. Он изменился после возвращения, хотя не очень сильно. Скорее, повзрослел. Сэр Энтони объявил:

– А теперь разрежем этот великолепный торт, испеченный и глазированный умницей Брайди Брамптон.

Он начал резать торт, и рука Энни лежала на его руке. Подошли официанты и продолжили резать и раскладывать торт по тарелкам и разносить его по столикам, а гости направились к своим местам. Гарри махнул музыкантам, и Брайди, переходя с места на место и пробуя отломившиеся кусочки, вдруг почувствовала, что все чудесно, потому что торт получился таким, каким он должен быть. Таким же вкусным, как мамин, а сэр Энтони вообще назвал его великолепным и, более того, похвалил Энни.

Когда принесли кофе, все пошли танцевать, в том числе Тим. Он пригласил Пенни. Они танцевали, и Пенни порхала, как на крыльях. Брайди хотелось пнуть ее так, чтобы девица плюхнулась на пол. А Тим, оказывается, хорошо танцует, она не знала. Хотя откуда ей знать? Он всегда говорил, что не умеет. Значит, он приобрел еще одно уменье. Она отвернулась, готовая взорваться от накипающей ярости и ревности, и налетела на Джеймса.

– Потанцуем? – он согнулся в поклоне, улыбаясь.

– Нет!

Она метнулась в стеклянную дверь, выходившую на террасу. Там танцевали две пары. Она вихрем пронеслась мимо них, выбежала на лужайку и остановилась, только оказавшись под ветвями кедра. Сзади до нее донеслось тяжелое дыхание Джеймса.

– Вот дела! Мы вообще-то всегда задерживались, когда бегали к речке, чтобы прибежать вместе, а сейчас ты всех обогнала.

Брайди оглянулась на Холл. Она так любила его, этот дом, и теперь ждала, что волшебным образом он сможет ее успокоить.

– Мы уже не дети. Больше этого не будет, – сказала она.

– Нет, Брайди, ты ошибаешься. В тот день, когда ты накричала на собак, Тим подождал меня, и мы прибежали вместе. Брайди, пусть все идет, как идет. Мы пока еще живем не в полицейском государстве, и у людей есть право быть теми, кем они хотят быть.

– Я так не могу. И не буду. И вообще, как ты можешь так говорить?

– Я говорю так, потому что люблю тебя. И потому что ты такая упрямая. А еще потому, что ты болтаешь о демократии, но не живешь по ее законам.

Она тряхнула головой.

– В этом случае не буду. Он едет в Берлин. Он поддерживает жестокость и зло. Появляется в этом их проклятом доме собраний, где они изливают свою ненависть, разглагольствуют о своих вредных идеях. Он обедает с этой кобылой, леди Маргарет. Танцует с ее дочерью.

Джеймс погрозил ей пальцем.

– Что есть, то есть. Он танцует с ее дочерью. Взгляни хорошенько на себя, Брайди. Возможно, он сделал свой выбор, и это не ты. Зато я здесь.

Брайди в раздражении отошла в сторону и бросила через плечо:

– Джеймс, что ты несешь?! Ты мой друг, мой кузен, и он тоже. Мы – одно целое, вот почему он тоже должен быть здесь.

Тим подвел Пенни к ее матери и, повинуясь жесту Потти, последовал за ним. Они некоторое время не контактировали, поскольку Тим получил инструкцию залечь на дно после того, как он помог Герберам бежать, и ему было любопытно, что тот хочет ему сообщить. Он вышел вслед за полковником на террасу, но там было слишком много народу. Потти широкими шагами направился к кедру и по пути столкнулся с Брайди.

– Добрый вечер, Брайди, – поздоровался Потти.

– Ой, да замолчите вы, – раздраженно ответила она и, подняв голову, гордо прошла мимо Потти и Тима.

– Бог ты мой, милые повздорили, – заметил Потти. – Глянь-ка на юного Джеймса. Топает в сторону изгороди с крейсерской скоростью.

Тим перевел взгляд с Джеймса на удаляющуюся фигуру Брайди. Нет, только не это. Ведь он хотел, чтобы мужчиной, которого она бы полюбила, был он, Тим. Потти окликнул его:

– Слушай, у нас есть о чем поговорить. И не слишком ли она молода для тебя?

Тим покачал головой.

– В Брайди есть какая-то врожденная сила, смелость и зрелость. Возможно, она слишком много говорит, но, как правило, по делу. И она всегда говорит правду, в отличие от нас, Потти. Я готов отдать жизнь за нее. Так что вы хотели мне сказать?

Потти сдул пепел с сигары.

– Пойдем к тому дереву. За столько лет в нем накопилось много мудрости, унаследованной, как я подозреваю, от того, предыдущего.

Они не начинали разговор, пока не дошли до кедра и укрылись под его ветвями. Из окон Холла лился мягкий свет, звучала музыка. Потти сказал:

– Пусть, Господи, не погаснут снова огни во всей Европе. Я действительно подумал в какой-то момент, что сэр Энтони собирается сделать признание перед собравшейся компанией, и рад, что он этого не сделал. Пути обратно уже не было бы, а он все-таки хороший малый. Я стараюсь придумать, как устроить так, чтобы он достойно прожил остаток своей жизни.

– Он знает, что выдал себя?

– Пока нет. Мы используем его в своих целях, и я надеюсь, что со временем, когда наступит момент брать его, это поможет ему искупить вину в собственных глазах. Он явно отдает себе отчет в том, что барахтается в мутной воде, но пока еще рано бросать ему спасательный жилет, иначе мы не сможем спасти его доброе имя. Мы должны работать аккуратно и терпеливо и будем надеяться, что бог не допустит, чтобы он проболтался до того, как мы будем готовы.