Эбби сделала то, о чем ее попросила Виктория, и поторопилась вернуться к пожилым дамам.

– И все-таки, что все это значит? – спросила она. – Почему вы послали Розамунде ту открытку, Виктория?

– Потому что не хотела, чтобы она сомневалась в Доминике, – ответила та и полностью переключила свое внимание на Розамунду. – Я знаю, как сильно ты любила его, Роз. Мы обе это знаем. И я не хотела, чтобы ты поверила в то, что он был предателем.

– Что тебе известно, Ви? – нетерпеливо спросила Розамунда. – Рассказывай все, что знаешь.

Виктория заговорила только после продолжительной паузы.

– Несколько минут назад твоя подруга Эбби спросила меня, собирал ли Доминик секретную разведывательную информацию для русских. Так вот, ответ на этот вопрос – да. Да, собирал.

– Значит, он действительно был шпионом? – спросила потрясенная Эбби, поворачиваясь к ней лицом. – И вы об этом знали?

Виктория кивнула, и голова ее качнулась, как яблоко на ветке.

– Однако он собирал информацию и для британского правительства.

Розамунда остановилась.

– Ты хочешь сказать, что он был двойным агентом?

Виктория улыбнулась и с силой сжала рукоять своей трости, так, что суставы пальцев побелели.

– Доминик был образцовым английским джентльменом, но он также был и образцовым шпионом, – медленно, растягивая слова, сказала она. – Семьи у него не было, за исключением отца, ветерана войны. С хорошими связями, умный, но его считали поверхностным, излишне предающимся плотским удовольствиям, и мало кто воспринимал его всерьез. Он действовал очень открыто, хотя на него все время были направлены следящие радары. Советы много лет думали, что он работает на них. Он передавал им информацию через контактное лицо в Лондоне либо бросал записку в ящик для обращений к Богу у алтаря в Бромптонской молельне.

– Записку? – переспросила Розамунда.

– Вот такой был способ передачи информации, обычно это были записки или микрофиши. Молельня – очень подходящее место для этих целей, потому что туда в течение всего дня заходили люди, и располагалась она неподалеку от русского посольства.

Эбби заметила, как Роз задумчиво кивнула.

– Они ему доверяли, но как раз это обстоятельство позволяло ему снабжать информацией МИ-5, – продолжала Виктория, потирая пальцами рукоятку своей трости.

– А откуда вам обо всем этом известно? – спросила Эбби, у которой перед глазами вдруг возник образ Шона Коннери в роли Джеймса Бонда.

Виктория рассмеялась:

– Потому что я была его куратором.

– Куратором… – прошептала Эбби, внезапно вспомнив Алексея Горшкова.

– Это было идеальное прикрытие. Мы с моим мужем Тони имели возможность приглашать всех этих влиятельных людей с обширными связями на свои приемы, а Доминик мог знакомиться с ними и выкачивать из них информацию.

– Так твой Тони тоже был шпионом? – быстро спросила Роз.

– Господи, конечно нет! И не думаю, что он догадывался о моей тайне. Я нежно любила его, но в душе он был ужасным женоненавистником. Полагаю, ему никогда и в голову не приходило, что женщины могут быть такими умными.

Сделав паузу, она повернулась к Роз:

– Я знаю, Роз, ты наверняка задавала себе вопрос, почему мы с тобой больше никогда не встречались, но поверь – в этом не было ничего личного.

– Мне так не казалось, – прошептала Роз. – У меня было такое ощущение, что ты хотела испортить наши отношения с Домиником.

– Доминик был успешным шпионом, потому что никто не мог его заподозрить в этом, – сказала Виктория. – Но когда он начал встречаться с левой радикалкой, британская разведка занялась им. Более того, ты, моя дорогая Роз, выдернула его из светской жизни, отчего он стал бесполезен для Москвы.

– Так ты знаешь, что с ним произошло? – спросила Роз, хватая свою давнюю соперницу за руку.

Но Виктория только печально покачала головой:

– Мы, наиболее осмотрительные агенты секретной службы, делали запросы после его исчезновения. Нам сообщили, что в деревнях вокруг Кутуба был замечен какой-то человек, говоривший с немецким акцентом, который расспрашивал о британском путешественнике. Кто это был, мы так и не узнали, но полагаем, что Доминик был убит еще до того, как мы могли бы выяснить это.

Роз печально вздохнула.

– Но зачем было его убивать? – спросила она, понурясь.

– Он собирался уйти из разведки. Было заметно, что он уже выдохся, а когда встретил Роз, принял окончательное решение выйти из игры. Подозреваю, что он сказал об этом также и русским, и я не думаю, что отделаться от КГБ было просто.

– Но они, конечно, не стали бы убивать его только из-за этого? – подняв голову, спросила Роз.

– Не стали бы. Но к двойным агентам и у них относятся без особого восторга. – Лицо Виктории стало вдруг холодным и жестким, как будто она одним движением резко перекрыла поток эмоций, словно закрутила кран.

– А откуда русские могли знать, что он был двойным агентом?

Она закрыла глаза.

– Я и сама задаюсь этим вопросом каждый божий день. Все ли меры были приняты, чтобы предотвратить утечку информации? Что еще мы могли сделать, чтобы защитить своего коллегу, своего друга?

– Так что же произошло?

– Вероятно, у нас действовал крот. Человек, который знал о том, что Доминик работает в МИ-5, и сообщил об этом русским. Дом был не первым, кого продали таким вот образом.

– У вас есть соображения, кто бы это мог быть? И как такое могло случиться?

По щеке Виктории скользнула слезинка.

– Я подозревала Джонатона Сомса. Это, скорее, женская интуиция, но уж никак не подкрепленная фактами информация. Он был каким-то чересчур положительным, и я никогда не доверяла ему. Он был высокопоставленной фигурой, но роль его в Уйтхолле была весьма расплывчатой. Он был влиятельным человеком со связями, сотрудником различных закрытых аналитических центров – просто идеальная кандидатура для русских. Когда я сказала об этом своему начальнику, он рассмеялся мне в лицо. Люди из высшего общества держатся вместе и стоят друг за друга горой, ну а ко мне всегда относились подозрительно – не из-за моей биографии, а из-за того, что я женщина. От меня отмахнулись, как от распространительницы сплетен и источника проблем, и, поскольку доказательств у меня не было, я начала сомневаться в своей интуиции и перестала копать дальше. А через шесть месяцев Доминик погиб.

– Так вы полагаете, Джонатон узнал о том, что Доминик двойной агент, и сдал его русским?

Она кивнула так медленно и печально, будто движение это было очень болезненным для нее.

– Когда Доминик исчез, Джонатон вел себя безупречно. Он даже через несколько лет организовал небольшую поминальную службу по нему. Семь лет спустя. Именно столько времени должно пройти, чтобы пропавшего без вести можно было объявить погибшим. Я не пошла туда. И не потому, что не хотела помянуть Доминика, а потому, что не могла видеть, как Джонатон проливает крокодиловы слезы.