Стало быть, я не проснулся. Это все сон!

Но вот только очень он реалистичным выглядит, несмотря на темноту вокруг. Реалистичным, широкоформатным, с «3D» и эффектом присутствия.

Нет, мне еще с тех времен, когда я был в Лозовке, периодически снились странные сны, в которых я бродил по каким-то серым равнинам и что-то искал, но там я точно знал, что сплю. А здесь… Тут все по-другому.

— Ты прав, ведьмак, это сон, — в голосе той, кто стоял у меня за спиной, вдруг появилось что-то настоящее, живое. — Ты здесь — и ты не здесь. Тело твое осталось в том мире, который про меня давно забыл. А душа — тут, у меня в гостях.

— Морана? — утвердительно спросил я.

— Ты про меня знаешь? — теперь я услышал и вопросительные нотки. Такое ощущение, что эта… Женщина? Богиня? В общем — эта сущность потихоньку размораживалась после того, как долгое время провела в анабиозе.

— Знаю, — подтвердил я. — Да и не так уж про вас там, у нас, и забыли. И писатели фэнтези про вас помнят, и даже художники некоторые. А уж дети Ночи вообще через одного.

— Но ты, ведьмак, не спешил принести мне жертву, — обвинила меня сущность. — Хотя и пошел по той дороге, что ведет ко мне. Давно никто из вашего племени не выбирал ее, никому не мила Морана. Всем любы Жива да Леля, Сварог да Перун. А меня словно и нет.

— Это не я дорогу выбрал, а она меня. Да если по-честному, я и в ведьмаки не рвался.

— Жертва, ведьмак. — Морана, похоже, не особо меня и слушала. — Живая кровь, трепещущее сердце на камне. Отдай мне чужую жизнь — и наши судьбы будут связаны.

Интересно, а она может сделать так, что я во сне умру, а там, дома, не проснусь? Я вот читал, что фильмы про Фредди Крюгера — они не на ровном месте появились. Что в каком-то американском городке померли штук шесть подростков, которые перед этим жаловались, что какое-то существо их во сне гоняет по закоулкам и убить хочет. То есть — фильм был снят по реальным событиям, туда разве что добавили маленько эффектов, жуткую песенку и молоденького Джонни Деппа.

Я это к чему — стоит ли ей говорить, что я не хочу никого убивать? Не мое это. Морду набить — это пожалуйста, а чтобы жизни лишить — это нет. Нет, в порядке самообороны, как тогда на поляне с ведьмами — возможно. Но из ритуальных соображений — это без меня.

И уж точно сердце вырезать не смогу. Даже у курицы. Я как представлю, что руку в кровавую жижу надо засунуть и сердце оттуда вынуть, так меня даже тут, во сне, тошнить начинает.

— Новые люди стали слабы, — сообщила мне Морана. — Ты колеблешься, ведьмак. Ты растерян. Ты напуган.

— Не без того, — признал я. — Так ведь и неожиданно это все. Не каждый день разговариваешь с богами славянского пантеона.

— Это сон. Разве во снах с тобой не случается того, чему в обычной жизни не место? Возможно, и то, что ты видишь сейчас, только морок.

Странно. По всему она должна была меня сейчас спросить: «Что такое славянский пантеон»? Но — не спросила. Это она, значит, знает, а что такое «кран» — нет?

Двойные стандарты, однако. Так не бывает.

— Я ничего сейчас не вижу. Темно же.

Щелчок пальцев — и мир вокруг немного прояснился, но все вокруг осталось каким-то ненастоящим, полупризрачным. В серо-синем небе светило мутное, подернутое серой дымкой, солнце, а рядом со мной, шагах в двадцати текла река, воды которой были окрашены в темно-багровый цвет. Правильней было бы назвать эту реку не просто «Смородиной», а «Черной Смородиной».

А противоположный берег, тот, что виднелся за водой, был весь серый-серый. И, сколько глазу хватало, пустой. Равнина, да и только.

— Здесь теперь всегда так, — объяснила мне та, что стояла за спиной. — Нас забыли, и то место, где мы обитали со времен основания мира, потеряло краски жизни.

Я повернулся к своей собеседнице, решив, что пора на нее взглянуть.

Морана была красива. Даже нет — она была прекрасна. Вот только красота эта была не от тварного мира, она не имела ничего общего со знакомыми с детства и самыми родными чертами лица матери или с незабываемым на всю жизнь обликом твоей первой женщины. Это было нечто другое, то, что словами описать нельзя. Просто не получится. Потому что в полной мере невозможно передать, насколько прекрасна Жизнь тогда, когда ты молод, или Смерть тогда, когда ты устал ее ждать.

Морана была и тем, и другим, едина в двух лицах.

— Каков твой ответ, ведьмак? — спросила она у меня. — Ты готов служить мне и только мне, отринув иных богов?

Что интересно — чем дальше, тем больше оживал ее голос, теперь это была не речь безликого существа, с которым я беседовал всего-то пару минут назад.

— Думать надо, — уклончиво ответил я, не решаясь дать категоричный ответ. — Но сразу скажу — я людей на жертвенных камнях резать не стану. У нас это не принято. Мир изменился, госпожа Морана, и очень здорово.

— Мир все тот же, — холодно сообщила мне она. — Реки впадают в море, деревья оживают весной и спят зимой, а солнце всходит на востоке. Люди изменились, люди. Они перестали различать, где свет и где тьма, что такое доблесть и что такое трусость. Мало того — они теперь часто выдают одно за другое, после чего сами охотно верят в этот обман. Но то люди. Ты к ним отношения не имеешь, ты ведьмак.

— Начинающий, — заметил я. — Можно сказать — новорожденный. Госпожа Морана, я до сих пор толком не разобрался в том, что из себя мир Ночи представляет, а вы меня заставляете такое серьезное решение принимать. Да я покон до сих пор даже не прочел!

— Покон нельзя прочесть. — Морана сделала короткий шаг и оказалась совсем уж рядом со мной, я ощущал холод, идущий от ее тела. — Его можно только принять или отвергнуть. Примешь — станешь одним из многих. Отвергнешь — станешь изгоем, которому дозволено все до тех пор, пока за ним не придет Смерть. Таких изгоев немного, но это проклятое семя все еще топчет дороги мира.

— Потомки Кащея? — сообразил я, о ком она ведет речь. — Да, те еще уроды. Я тут с одним недавно сцепился, и здорово его разозлил. Он меня даже убить пообещал.

Губы Мораны искривились, это было первое изменение в ее лице с той поры, как я его увидел. До того они не шевелились даже тогда, когда она говорила. Выглядело подобное диковато, но, поскольку это сон, я не особо стал загоняться по данному поводу.

— Хорошая жертва, — сказала она мне.

— Вы имеете в виду меня? — уточнил я. — Если он меня грохнет, то это будет хорошая жертва?

— Не он тебя, а ты его, — пояснила Морана. — Пусть будет так! Я приму его от тебя как закладной дар. И даже сердце не придется вырывать, как ты и хотел. Эту погань надо выжигать как гадючье гнездо, тут добрая сталь не поможет.

— А если чужими руками? — сразу уточнил я. — Ну костерок не конкретно я запалю, а кто-то другой? Всяко может повернуться, согласитесь?