– Кажется, у меня что-то есть. По тому делу. – Догадываюсь, что он имеет в виду Леона.

– Тебе удобно говорить?

– Не очень. Я просто хочу, чтобы ты освободил завтрашний вечер. После того как я сменюсь.

– После полуночи?

– Именно. Я подумал, что мы могли бы поехать к этому парню.

– Ты разыскал его?! – Сердце у меня подпрыгивает.

– Похоже, что да. Завтра узнаем в точности. – Я слышу, что рядом с Липом кто-то разговаривает. – Ну, будь, мне надо бежать. Значит, завтра после двенадцати, – заключает он со смехом, а смеется Дэн Липранцер не часто, особенно в последнее время.

– Док-тор Ку-ма-ча-и, – по слогам произносит Сэнди. В каждом слоге сквозит неприкрытая язвительность.

Сейчас пять минут третьего. Начинается дневное заседание. Кемп и Стерн пообещали мне, что это будет нечто…

Такуо Кумачаи (друзья называют его Тэдом), последний свидетель обвинения, смотрит на Стерна с полнейшим безразличием. Бронзоватое лицо неподвижно, как у статуи. Специалист, беспристрастный наблюдатель, признающий только факты, – такие не выдают своих чувств. На Кумачаи строгий синий костюм, густые черные волосы аккуратно зачесаны назад а-ля Помпадур. Сегодня утром, когда он отвечал на вопросы обвинения, я в первый раз увидел, как он дает показания. Держался он лучше, чем я ожидал. Медицинские термины и своеобразные речевые обороты нередко вынуждали стенографистку переспрашивать ответ и уточнять, как пишется то или иное слово.

Кумачаи – персона незаурядная. Национальное высокомерие на свидетельской кафедре выливается в непоколебимую уверенность высокопрофессионального медика. Научные заслуги его поразительны. Кумачаи изучал медицину на трех континентах. Делал доклады по всему миру. Как патологоанатом выступал свидетелем по всем Соединенным Штатам.

В отличие от обычных свидетелей, чьи показания ограничиваются тем, что они видели, слышали или сделали, эксперт обязан всесторонне рассмотреть доказательства и высказать собственное мнение о том, что произошло. Поэтому перед допросом Кумачаи зачитываются данные, полученные из химической лаборатории, и результаты анализа крови.

Мясник строит свои показания на основе осмотра и вскрытия трупа и по результатам этих данных делает вывод, что вечером первого апреля мисс Полимус имела половое сношение, почти наверняка добровольное. Это вытекает из наличия во влагалище следов двухпроцентного раствора ноноксинала-9 и мази, которая используется с предохранительным колпачком. У мужчины, с которым жертва имела сношение, кровь первой группы (как и у меня). Вскоре после окончания полового акта (приблизительное время установлено по тому, насколько глубоко во влагалище обнаружена сперма) мисс Полимус сзади был нанесен удар в правую часть головы. Преступник – правша (как и я). Об этом свидетельствует угол удара. Рост преступника определить трудно, поскольку неизвестны положение жертвы в момент удара и величина орудия убийства. После удара мисс Полимус сумела на несколько секунд подняться на ноги. Нападавший извлек колпачок и связал уже мертвую мисс Полимус. Наличие противозачаточной мази, а также открытые окна и дверь позволяют сделать вывод, что преступник инсценировал изнасилование, чтобы следствие не установило его личность. Судя по всему, он хорошо знал способы сокрытия преступления, а также повседневные служебные обязанности мисс Полимус.

После того как Мясник изложил свои соображения, Нико спросил, информировал ли он мистера Сабича о том, как, по его мнению, все было.

– О да, сэр. Десятого или одиннадцатого апреля мы с мистером Сабичем разговаривали на эту тему.

– Как он реагировал на вашу информацию?

– Он попытался переубедить меня, утверждал, что мисс Полимус умерла случайно, должно быть, во время извращенного полового акта, когда она разрешила себя связать.

– Что вы ему на это ответили?

– Я сказал, что это смехотворное объяснение.

– Продолжался ли ваш разговор с мистером Сабичем после того, как вы изложили ему свою версию случившегося?

– Да. Мистер Сабич страшно рассердился, стал угрожать мне. Сказал, что привлечет меня к ответственности за противодействие следствию. Он много чего говорил.

Сэнди и Джейми, между которыми я сижу, взирают на Кумачаи с олимпийским спокойствием. Я по-прежнему не догадываюсь, что они задумали.

Утром, когда я пришел в контору Стерна, Джейми с радостью объявил, что Мясник облажался.

– Облажался?

– Еще как! Я удивился, если бы речь шла о ком другом. Сказать?

Нет, вероятно, Сэнди прав. К черту подробности. Недаром говорят: меньше знаешь, лучше спишь.

– Не надо, – говорю я, – узнаю в суде.

Во время перерыва Джейми заметил, что накрылась карьера у бедного Кумачаи. К вечеру, мол, он сам это поймет.

– Док-тор Ку-ма-ча-и, – по складам произносит Сэнди. – Вы давали показания в качестве эксперта, так?

– Совершенно верно, сэр.

– Вы информировали нас о своих научных заслугах, так?

– Да, отвечал на вопросы такого рода.

– Вы сказали, что вам приходилось много раз выступать в суде.

– Сотни раз. – Кумачаи говорит отрывисто, высокомерно.

– Доктор, скажите, ваша компетентность никогда не ставилась под сомнение? – Сэнди пошел в атаку.

Кумачаи горделиво выпрямляется:

– Нет, никогда.

– Но разве некоторые прокуроры, ведущие следствие, не жаловались, что вы недостаточно хорошо исполняете обязанности патологоанатома?

– Мне не жаловались.

– Вам не жаловались… Жаловались начальнику полиции. В вашем личном деле имеется соответствующая докладная записка на его имя.

– Мне об этом ничего не известно.

Сэнди показывает бумагу сначала Нико, потом Кумачаи.

– Ни разу этого не видел, – быстро говорит тот.

– Разве сотрудников не извещают о дополнениях в их личные дела?..

– Может, и извещают. Но я не помню, чтобы меня извещали.

– Благодарю вас, доктор. – Сэнди берет из рук Мясника докладную и идет к нашему столу. – Скажите, у вас есть какое-нибудь прозвище?

Кумачаи застывает. Вероятно, сожалеет, что не сказал о докладной.

– Друзья зовут меня Тэдом.

– Я говорю о прозвище.

– Мы не даем друг другу прозвища.

– Я не о том. Как вас иногда называют?

– Мне не ясен вопрос.

– Вас никто не называл Мясником?

– Меня?

– Не обязательно в лицо. Может быть, так называют вас за глаза?

Кумачаи ерзает на стуле.