– Отриньте безбожные суеверия, дети мои! – говорил пастор.

Священник, пытаясь как-то успокоить горожан, цитировал Библию. Из его речей следовало, что в случившемся не нужно усматривать ни знамений, ни происков нечистой силы. Но народу верилось слабо. Ведь прямо перед собой люди видели доказательство обратного.

Перед церковью, раскинув руки и устремив в темное небо остекленевший взгляд желтых глаз, лежал получеловек-полузверь. Его обнаженное тело было изогнуто в агонии, длинные пальцы с черными когтями скрючились, словно старались впиться в камень крыльца. Из пасти тонкой струйкой стекала вода и скапливалась под ужасной головой, образуя маленькую лужицу.

– Три десятка лет назад, перед большой чумой, в городе видели человека с козлиной головой, – проговорил старик, набивая трубку. – А нынче вот с собачьей какой-то, что ли… Знамение это!

– Сжечь поганую нежить! – раздался женский выкрик из толпы.

– Сжечь! – подхватили горожане.

Переглянувшись, граф с Луиджи принялись проталкиваться прочь от церкви. Отойдя от толпы на почтительное расстояние, охранник проговорил:

– Это Ханс, мой господин. Второй, кого я послал следить за тем человеком.

– Я понял, – кивнул Паоло.

– Да только вот я-то ни бельмеса не понял, мой господин, – пожаловался Луиджи. – Как он погиб-то?

– Судя по тому, что изо рта его течет вода, бедняга захлебнулся, – задумчиво произнес граф.

– Да как же он мог захлебнуться, если он бессмертный? – возмутился здоровяк. – Что ему какая-то вода?

– Ты прав, мой верный Луиджи. Вода не может причинить вреда стриксу. Если только это не святая вода…

– Знаете, мой господин, – охранник ожесточенно поскреб гладкий затылок. – Ханс, конечно, был обращен недавно, да и большим умом не отличался. Но уж и не совсем был дураком, чтобы хлебать святую воду!

Несмотря на серьезность момента, Паоло рассмеялся:

– Луиджи, ну подумай как следует: если бы Ханс сам выпил святой воды, разве это убило бы его? Ведь божественные символы действуют только в руках истинно верующих, мы же отвергаем Бога. Нет, его напоили, и сделал это человек, искренне приверженный вере.

– Священник? – прищурился здоровяк. – Позволь, я отрублю ему голову!

– Не думаю. – Граф покачал головой. – Зачем святому отцу привлекать к своей церкви недоброе внимание? Хотя на всякий случай приставь к нему слежку. И извести всех рыцарей, слуг и охранников клана: пусть будут предельно внимательны и осторожны. У нас появился враг.

В карете Паоло вкратце рассказал женщинам об увиденном и настрого приказал держаться рядом с ним. В отличие от туповатого Луиджи, он не считал ни Лукрецию, ни Эмму нежными цветками, которые нужно оберегать от дурных вестей.

Впрочем, красавица-голландка тоже не отличалась особою гибкостью ума. Она кивнула и равнодушно пожала плечами, отчего могучая грудь пришла в движение, и принялась любоваться перстнем, который подарила ей графиня. Лукреция, искушенная в интригах, задумалась, потом тихо спросила мужа:

– Полагаешь, это вызов?

Паоло нашел в темноте ладонь жены, молча сжал, соглашаясь. Да, именно так он и считал. Иначе зачем неизвестный выбрал такой замысловатый способ убийства, к тому же ясно указывающий, что со стриксом расправился человек? Зачем оставил тело на видном месте, да еще и снял одежду цветов клана делла Торре? Да, это был вызов ему, главе семьи.

– Он безоглядно предан Богу и ненавидит все, что так или иначе противно христианской религии, – медленно проговорил граф. – Поэтому не только убивает стриксов, но и хочет, чтобы мы боялись его. Он наслаждается своей властью.

– Кто он?

– Не знаю, милая. Но обязательно узнаю.

– Думаешь, он действует в одиночку? – прищурилась Лукреция. – Быть может, в городе обосновался целый клан наших врагов?

– Может быть, – согласился Паоло. – Но все же хочу надеяться, что это одиночка.

– Хорошо бы ты был прав, – ответила графиня. – В любом случае что-то подсказывает мне: вскоре мы узнаем о гибели третьего охранника.

Беломраморная биржа была видна издали – ее облаком окутывало мягкое свечение. Вблизи казалось, что величественное здание облепили крупные светляки. Паоло даже на мгновение почувствовал себя так, словно вернулся в родную Италию. И только совсем рядом становилось видно, что нежный свет исходит от сотен маленьких фонариков, укрепленных на фасаде. Внутри биржа была освещена так же. Играла музыка: за галереей располагался оркестр. По шахматному полу неслышно скользили слуги, подносящие новые блюда к накрытым под арками столам. Во внутреннем дворе начались танцы: дамы с кавалерами плавно скользили в менуэте.

Проходя через залы биржи, поднимаясь по лестницам, стриксы старательно отворачивались от зеркал. Двенадцатый закон детей ночи: истинный облик стрикса можно увидеть в серебре либо в зеркале с серебряной амальгамой. Остальные зеркала отражают искажение души лишь ночью. В момент обращения стрикса может видеть всякий, кто не зачарован его магнетизмом. После смерти проклятый обретает настоящий свой вид.

К Лукреции тут же подошел белокурый юноша, увлек красавицу в сверкающую драгоценностями толпу. Вскоре и Эмма ушла танцевать с худощавым, вертлявым французом. Паоло подхватил молоденькую хорошенькую жену польского купца и закружил ее в гавоте.

Протанцевав пару кругов, граф вернул полячку супругу: не время развлекаться, все еще слишком трезвы. Чуть позже, когда распаленные вином и танцами парочки разбредутся по темным углам в поисках уединения, и он найдет себе пищу…

Паоло двинулся между группками негоциантов, даже на балу продолжавших обсуждать торговые дела. Предсказание Лукреции сбылось даже раньше, чем можно было ожидать. Тихо подошел расстроенный Луиджи и прошептал на ухо:

– Витторио нашли.

– Я понял, ступай, – ответил Паоло, не уточняя даже, где именно и как нашли третьего из пропавших стриксов. – И пусть охранники глаз не сводят с женщин!

Луиджи кивнул. По взмаху его руки из-за колонн выступили несколько мужчин и скрылись в толпе.

Бал заканчивался. Уже разъезжались кареты с перепившими гостями, уже музыканты фальшивили от усталости. Лукреция, заманив на галерею смазливого белокурого пажа, напилась его крови, а Паоло попробовал на вкус молоденькую француженку. Ни граф, ни его жена не стали омрачать праздника убийством: это было бы слишком опасно. Они лишь уничтожили все воспоминания своих жертв. Чаще всего в таких случаях укушенные умирали, но гибель их лекари приписывали чахотке или истощению.

– Пожалуй, пора домой, – сказала мужу сыто улыбающаяся Лукреция.

– Поедем, душа моя, – улыбнулся тот. – Но где же наша новоявленная Венера?

– Должно быть, нашла своего Вулкана, – рассмеялась графиня.

Подозвав Луиджи, граф спросил, где Эмма.