— Мы же не донесли ее до могилы, — заметила Маша.

— Все равно! Это его гора. Это его Коктебель! Тут все его! Вон, видишь! С той стороны от поселка другая гора. Похожа на профиль! Видишь: лоб, нос, губа, борода… Это профиль Волошина! В 13-м году здесь произошло землетрясение. И на скале появилось его лицо. Это не я придумала. Это все знают!

— В 13-м году? — повторила Маша.

Зашипели камыши. Загудела бутылка. Солнце замигало светомузыкой, ветер гнал тучи.

Ветер дунул в бутылочное горло, издав странный звук.

«…число, именуемое слепыми „чертовой дюжиной“, всегда знаменует борьбу между Землею и Небом».

Вырвав у Маши из рук второй саквояж, Чуб рысью помчалась на гору:

— Макс, я несу тебе камни!!! А ты метлу захвати… — не оборачиваясь, наказала она.

С вершины горы Кучук-Енишар, до которой выдохшаяся, вареная, красная Маша доплелась минут двадцать спустя, Коктебель был невероятно красивым.

И немыслимо маленьким! Весь он свернулся калачиком в крохотной бухте.

За ним возвышался громадный горный массив Карадаг — каменные пики, стены и башни.

С другой стороны деревушки примостилась небольшая двугорбая Гора-верблюд (представленная Маше Дашей), Волошинский Кучук и разрезающий зеркальное море голубоватый хребет доисторического чудища — мыс Хамелеон (которому Маша была еще не представлена).

— Красиво…

— А то!

Даша сидела под высохшим деревом на прямоугольной могильной плите поэта-волшебника. Вокруг лежали россыпи гальки, принесенной сюда другими чтившими коктебельский закон.

На многих камнях и впрямь были надписи — ручкой или фломастером.

Хочу быть счастливой.

Хочу вернуться сюда.

— желал кто-то.

Еще одно желание должно было вот-вот появиться — Даша как раз выводила:

ХОЧУ СТАТЬ ЗВЕЗДОЙ!

— Теперь ты видишь, что Макс — настоящий волшебник? — Чуб любовно погладила теплый розоватый камень могилы. — Или Ян прав, и Акнир придумала такое противоядие — чтоб мой голос вернулся, я должна рвануть в Коктебель! — Певица всегда с легкостью меняла свое личное мнение.

— Вряд ли в Коктебель, скорей просто к морю, — сказала Маша. — Может, ты должна была вдохнуть морской воздух или пропеть песню про «бой»… Мы все равно не узнаем. — Все еще не отдышавшаяся после подъема студентка говорила прерывисто. — В любом случае я страшно рада. Мы не зря сюда ездили.

— Конечно, не зря. Мы приехали Лиру искать! — Даша торжественно возложила на могилу Волошина камень с заветным желанием.

— Давай перестанем себе лгать. — Ковалева стала над ней. — Я пошла у тебя на поводу. А у тебя страшно развита интуиция — ты точно чувствовала: тебе нужно сюда. Но смотри, — указала она на могильную надпись под Дашиным камнем. — Волошин умер в 1932 году. С театром ТРАМ Михал Афанасьевич ездил по Крыму в 30-м… А Ахматова и Булгаков познакомились лишь в 33-м! Мы можем с чистой совестью ехать домой.

— Как, не искупавшись ни разу?! — вскрикнула Чуб. — То есть я не это хотела сказать… Я хотела сказать, откуда нам знать, когда они познакомились?!

— Есть официальные свидетельства, — с апломбом заявила историчка.

— А в них указано, что «А» и «Б» встречались в детстве на Владимирской горке? — добавила Маше сомнений певица.

— Нет, не указано. — Студентка со вздохом приняла сомнительную Дашину правду. Подержала ее во рту. И выплюнула: — Но сама подумай, на чем мы стоим? На одних абстрактных предположениях. Мы предположили, что «А» отдала Лиру «Б». Теперь, поскольку нам так удобней, предполагаем, что это произошло до 33-го года. Предполагаем, что, получив талисман, Булгаков выбросил его в Крыму, где, опять же предположительно, жили амазонки. Но даже если предположить, что все наши предположенья верны, амазонок здесь все равно не было!

— Как это?

— Так! Существуют легенды, позволяющие предполагать, что они жили под Евпаторией, под Севастополем, под Симферополем. Но ни здесь, ни в Судаке[22]о них нет даже легенд! Как ни крути, привязать их к Коктебелю все равно не получится!

— А как можно привязать амазонок к трамваю и Великой Октябрьской? — пожала беспроблемными плечами Даша. — Но они ж как-то привязаны! Лично я не понимаю вообще, каким боком Лиру можно привязать к амазонкам? Лира — символ поэзии, — сказала дочь литературного критика. — А амазонки стихов не писали. И во-още у меня в голове давно винегрет. А ты все спешишь куда-то, спешишь. Раз уже поспешила и села в коляску. И все равно торопишь нас, торопишь: бежим, бежим, отменяем Октябрьскую, едем домой. А куда торопиться? Время ж стоит! Вокруг солнце, цветочки, море, красотища такая… Почему не сесть и не подумать еще раз? Расскажи мне все по порядку. Я обещаю не спорить, только спрашивать, если мне не понятно.

Был или нет киевлянин Волошин волшебником, но возвращение голоса и языческая красота Коктебеля подействовали на Чуб столь волшебнейшим образом, что в сравнении с ее умиротворенною мудростью Маша почувствовала себя задерганной и истеричной невротичкой.

— Только давай, — Землепотрясная сбросила ботинки а-ля Джонни Депп и с наслаждением прикоснулась босыми ступнями к камням, — ты будешь рассказывать мне нашу историю, будто я посторонний человек и ни капли не в курсе. Типа «Жили-были на свете три Киевицы…»

— Хорошо. — Студентка сцепила руки в «замок» и закачала им в такт мысленно проговариваемому началу романа: — Жили-были три Киевицы…

— Не-е, — остановила повествование Чуб. — Давай лучше с самого-самого начала. «Жила-была Лира»!

— Жила-была Лира амазонок…

— А почему она жила у амазонок? — немедленно воспользовалась Даша оговоренным ею правом задавать вопросы.

— На самом деле логика есть, — сказала Маша. — Это мы знаем Лиру исключительно как символ поэзии. А для древних Лира олицетворяла числовую гармонию, лежащую в основе вселенной.

— Что-то вроде того, что она может примирить два непримиримых числа? — брякнула Чуб наобум.

Маша открыла рот — вывод Землепотрясной тянул на миллион, если не долларов, то купоно-карбованцев!

— Все равно не понимаю, при чем тут амазонки? — сказала та.

— Согласно мифам Древней Греции, — воскресила студентка в памяти свой реферат, — амазонки — дочери богини Гармонии. А Лира — атрибут этой богини. Гармония, в свою очередь, дочь двух великих богов — бога войны Ареса и богини любви Афродиты, рожденной из морской пены. — Маша взглянула на море, ребристое от крохотных волн. — Ты, наверное, знаешь их под римскими именами Марса и Венеры.

«Венера и Марс!»

Ковалева открыла рот второй раз — и, вопреки жаре, ощутила, как по коже пронесся волнообразный озноб.