Костер прогорел, оставив на месте пляшущего огня горстку багровых мерцающих углей. Лесная поляна почти погрузилась во тьму. Давно остыл обед из перетертого с черникой и жиром сушеного мяса – дорожной еды, которую нойда накидал в берестяной туес, сварил, да и забыл о ней. Сейчас он сидел возле кострища, пристально глядя на разложенные в замысловатом порядке по земле небольшие камни предков с процарапанными на них знаками. То были малые сейды – помощники саамских чародеев. В каждом сидел дух, и с этим духом следовало договориться.

Один из сейдов как раз упрямился – не хотел ни ползти, ни прорицать. Нойда пристально глядел на него, и крылья его носа раздувались от гнева, а из горла доносилось глухое клокотание. В основном он хотел припугнуть сейд, но и в самом деле понемногу начинал злиться. Этот камень давно уже проявлял упрямство и непослушание, и пора было прищучить его.

– Ты! – нойда наклонился и ударил кулаком по земле рядом с дерзким камнем. – Если не станешь отвечать, сделаю с тобой то же, что с твоим братом! Он тоже отказывался меня слушаться, а теперь лежит на дне ручья, разбитый на девять частей!

Он снова взял камень, кинул его в середину выложенного на земле узора, нахмурился.

– Как не мертвец? – пробормотал он. – А кто?

Потом смешал камни и кости, собрал их в кожаный мешочек и задумался.

Когда он уходил из словенской деревни, то был даже слегка разочарован – все оказалось именно так, как он и предполагал. Слишком уж просто. Та тихая заветерь на берегу моря Ильмере, которое здешние словене звали Ильмень, издавна славилась как очень скверное место. Многие годы в тех водах гибли рыболовы и пропадали путешествующие. Вот и еще одна добыча поселившейся там нежити…

Нойда представил себе девушку, которую никогда не видел. Вероятно, она похожа на сестер. Словенские девицы вызывали у молодого шамана двойственные чувства. Высокие, статные, большеглазые, нежно-розовые, как цветы брусники… Саамские девицы совсем другие. «Но почему мы поем о прекраснейшей деве севера, белой и румяной, подобной зимнему утру?» Нойда прикрыл глаза, вспоминая слова песни… Восходит солнце, розовеет снег…

И вдруг, словно туча в ясном небе, надвинулась тень из леса. Мертвый охотник! Как же его влечет эта заря!

Веки нойды крепко сжались. Спина дернулась и выпрямилась, будто натянутая веревка. Пальцы стиснули мешочек с непослушным сейдом и его собратьями. Все существо шамана охватило знакомое чувство, к которому не привыкнуть, приди оно хоть тысячу раз.

Будто кто-то начал бить в бубен. Поплыли плавные, гудящие удары – бумм, бумм, бумм!

А на самом деле – это стучало его сердце.

«Сайво-ворон, сюда!» – губы сами шевельнулись, призывая духа-разведчика.

Бумм, бумм, быстрее, быстрее, лети!

На миг нойда ощутил себя полым, как прогнивший ствол, в котором бьется, не находя выхода, ледяной ветер. И вот он нашел отверстие наверху, вырвался, выкинул его из тела и понес…

Внизу проплывали леса – мохнатая черная шкура, укрывшая спящую землю.

Сердце нойды где-то там, далеко, колотилось страшно быстро. Но дух был совершенно спокоен, разум холоден и внимателен.

Он летал так много раз. Раскинутые черные крылья резали ветер. Он чувствовал приближение чего-то огромного, студеного – туда-то его и несло.

На полночь, к северу.

Лес пропал. Внизу потянулись однообразные белые просторы. По ним извилистыми волнами гуляла поземка. Нойда даже удивился. Неужели он так быстро вернулся домой?

«А, нет, – догадался он, приглядевшись. – Это море… Но почему оно замерзло?»

И все же это было оно, Ильмере – море Ветра.

Ворон-сайво опустился ниже. Теперь он скользил вдоль края моря, над долгими, высоченными, будто ножом отрезанными обрывами. На отвесных склонах снег не держался, и разведчик с удивлением разглядывал невиданные скалы. Когда-то на торгу нойде показали книгу, и он был глубоко поражен увиденным. Эти обрывы казались такой же старинной книгой, разорванной надвое – и поди пойми, что в ней написано. Пожалуй, узоры родились в самом камне! Память древнейших времен; чудовища и боги народов, от которых даже следа не осталось…

Внезапно в каменной стене возник разрыв. Внизу глазами ворона нойда увидел глубоко вдающийся в сушу залив, перед ним – полосу берега, усыпанную галькой. И там, на берегу, стояла старая, потемневшая от времени рыбацкая избушка.

Вот оно!

В тот же миг молодой саами вздрогнул всем телом. Ворон с хриплым криком метнулся в сторону, уходя прочь от моря. Дух вернулся в тело так быстро и болезненно, будто его вколотили туда ударом сапога. Нойда упал лицом вниз, перегнулся пополам и скорчился от боли, ощущая на губах зловещий вкус крови.

Наконец шаман выпрямился и распахнул глаза. Тихо мерцали угли в костре – стало быть, он летал совсем недолго. Вещие камни в мешке шевелились, тихо стуча один о другой. Он схватил мешочек, спрятал в котомку.

– Все! – тяжело выдохнул он, прогоняя жуткое видение огромной сухой когтистой лапы, которая белым призраком потянулась за ним из моря.

«Что это за нечисть?!» Одно он успел понять – что бы ни сидело в той избушке, оно куда сильнее, чем он предполагал.

Нойда огляделся. Где же ворон-сайво, его верные глаза и крылья? Не видать. Спрятался, должно быть. И теперь наверняка еще долго не покажется, как его ни зови.

В сущности, нойда его вполне понимал.

Он сел поудобнее, зевнул, потянулся за туеском с отваром. Приготовился спокойно обдумать то, что видел, и затем лечь отдыхать. Но вдруг замер, не донеся туеска до рта.

– Эй ты, там, – негромко крикнул он, покосившись на кусты у края поляны. – Вылезай.

Кусты зашевелились, и на поляну выбрался невысокий, худой белоголовый парень. Лицо его было бледно с перепугу.

– Ты это… здоров? – осторожно спросил он, не спеша приближаться. – Тебя так корежило, смотреть жутко… Помочь не надо? Может, водицы?

Нойда с досадой отмахнулся.

– Иди сюда. Да не бойся. Как тебя зовут?

– Зуйко кличут…

Парень замялся.

– Я тебя узнал, – сказал шаман. – Ты меньшой сын Бобра. Чего хотел?

Парень подошел к костру, с опаской поглядывая на страшного колдуна.

– Поговорить с тобой хотел, – сказал он, садясь поодаль. – Я при батюшке не стал, он бы меня побил…

Нойда молчал ждал. Зуйко вздохнул.

– Словом, ходили мы туда с братом.

– К избушке под обрывом?

Бобренок моргнул.

– А ты откуда знаешь? А, прости. Конечно, знаешь, ты же вещий.

– Не тяни, рассказывай.

– Проклятое место! – Зуйко, будто что-то вспомнив, содрогнулся. – Батюшка туда ходить не велел. Сказал, до утесов дойдете, не догоните их – сразу назад. Ну, мы тогда не догнали. А недавно старшак говорит – давай сходим поглядим, пока снег не лег. Ну, пошли мы опять на обрыв. Старшак наверху с луком сторожить остался, а я лазаю ловко, чуток спустился…