– Он здесь, царь.

– Я обещал тебе награду. Назови ее.

– Мой господин, у меня три жены. И все три алчные.

– Золото?

– Если пожелаешь, мой господин.

– Хай, напиши приказ в сокровищницу на пять пальцев золота.

– Пусть тебе всегда светит Баал!

– А пигмей?

Мурсил подозвал маленького желтого бушмена, и Ланнон с интересом осмотрел его.

– Как его зовут?

– Ксаи, мой господин.

– Он понимает язык?

– Нет, господин, он говорит только на своем примитивном языке.

– Спроси, чего он хочет. Может, свободы?

– Он не понимает, что такое свобода. Он как собака, о великий. Лиши его хозяина, и ты лишишь его смысла жизни.

– Спроси, чего он хочет.

Мурсил и бушмен довольно долго говорили на птичьем щебечущем языке, прежде чем охотник снова повернулся к царю.

– Странная просьба.

– Назови ее.

– Он хочет охотиться с убийцей Великого Льва.

Ланнон посмотрел на бушмена, который улыбнулся ему с невинной искренностью ребенка.

– Он считает, мой господин, да простится мне моя дерзость, – Мурсил вспотел, он ерзал и чувствовал себя неуверенно, – он считает тебя богом и хочет принадлежать тебе.

Ланнон взревел от смеха и хлопнул себя по бедрам.

– Да будет так. Он назначается начальником царской охоты – со всеми выплатами и привилегиями. Возьми его, Хай. Научи говорить по-человечески, а если не сумеешь, научись говорить на его языке.

«Мне достаются все бездомные и калеки», – огорченно подумал Хай. Его дом кишел ими; когда у него собиралось достаточно золота для покупки сладкой молодой рабыни, оно уходило на других, слишком старых или больных, чтобы оправдать свое содержание, и потому предназначенных хозяином для бассейна Астарты. Ну, по крайней мере пигмею назначено содержание как начальнику охоты, Хаю он ничего не будет стоить.

Покончив с делом, Ланнон повернулся к поручням. На горизонте наконец показался город. Стены храма в свете зари казались красно-розовыми, нижний же город, где стены домов были выкрашены пеплом озерных раковин, сверкал яркой белизной.

Навстречу им из гавани устремился боевой флот Опета. Когда корабли по очереди отворачивали перед носом флагмана, солнце блестело на мечах и шлемах легионеров, отражалась в позолоте острой, как стрела, кормы. Все увидели свежие шкуры, висящие под флагом Барки, и над водой понеслись приветственные крики.

Флагманский корабль первым вошел в гавань. Он по-прежнему шел на веслах. Хаббакук Лал нацелился на каменный причал возле города, где собралась встречающая толпа. Все население города, облачившись в лучшие, самые яркие, одежды, приветствовало своего нового царя ревом, исторгаемым сотней тысяч глоток.

В последнее мгновение Хаббакук Лал резко опустил руку: это был сигнал барабанщику и рулевому. Корабль развернулся, весла зарылись в воду, тормозя, и бок корабля легко коснулся причала. Ланнон Хиканус и его свита сошли на берег.

Первыми Ланнона приветствовали его жены. Их было девять, по одной из каждой знатной семьи, юные благородные матроны, гордые и прекрасные. Каждая по очереди преклонила перед Ланноном колени, впервые называя его «государь».

Хай смотрел на них с болью в сердце. Это были не просто безмозглые рабыни, чье общество ему доступно. Это были женщины в полном смысле слова. Ему нужна такая, с кем он мог бы разделить жизнь, и он пробовал заполучить ее. Он сватался к девицам всех аристократических домов Опета и всюду получал отказ. Дальше его согнутой спины они не видели, и он не мог ставить им это в вину.

Чинность церемонии внезапно нарушили громкие крики «Хо! Хо!»: близнецы вырвались от нянек и побежали по причалу. Не обращая внимания на отца и вельмож, они побежали к Хаю, заплясали вокруг него, дергали за одежду, требовали внимания. Когда он подхватил их на руки, они так целовали его и при этом дрались за его поцелуи, что встреча начала походить на битву. Подбежали няньки и выручили Хая.

Руки Имилце все еще цеплялись за волосы Хеланки, и по сердитому лицу Ланнона Хай понял, что детей ждет наказание и их пухлые мягкие задики скоро покраснеют. Жаль, не в его власти помешать этому.

Хай ускользнул в толпу. По пути в храм он поторговался с продавцом цыплят и дешево купил их. Потом принес их в жертву и пошел домой, в квартал, отведенный для жрецов, между внешней и внутренней стенами храма. Вся дворня высыпала ему навстречу. Все эти впавшие в детство трясущиеся старики, качающие седыми головами и обнажающие в улыбке беззубые десны. Пока его купали и кормили, всем не терпелось услышать о его последних приключениях, все ждали рассказа об охоте.

Когда наконец он удалился в опочивальню отдохнуть, то лечь не успел – прибыли четыре старшие принцессы в возрасте от шести до десяти лет. Сломив слабое сопротивление рабов, они по праву вторглись в его комнату.

Хай со вздохом отказался от отдыха и послал за лирой. Когда он запел, рабы один за другим начали пробираться в комнату и тихо садиться вдоль стены. Хай Бен-Амон снова был дома.

В 533 году от основания Опета, шесть месяцев спустя после того, как он взял Великого Льва и доказал свое право на трон, Ланнон Хиканус, глава дома Барки, оставил город Опет и начал марш вдоль границ – исполнение этого обычая делало его полноправным царем. Весной ему исполнилось двадцать девять, он был на год старше своего верховного жреца.

Он выступил в поход, взяв с собой четырех еще бездетных жен в надежде за время двухлетнего путешествия зачать с ними детей. С ним шли два легиона, по шесть тысяч гоплитов, легкой пехоты, топорников и лучников в каждом. Легионы состояли главным образом из вольноотпущенников юе под командой военачальников из благородных семейств Опета, организованы были по римскому обычаю, заимствованному Ганнибалом во время войны в Италии: в каждом легионе десять когорт, в каждой когорте шесть центурий. У всех легионеров кожаные нагрудники, конические железные шлемы и круглые кожаные щиты, усаженные бронзовыми розетками. На ногах кожаные поножи и сандалии. Маршируя, легионеры пели.

Военачальники выглядят более величественно, сообразно своему благородному происхождению. Доспехи у них бронзовые, плащи из тонкой ткани, пурпурные и красные. Они шли во главе своих отрядов.

Кавалерии не было. За 500 лет ни одна попытка привезти с севера лошадей не увенчалась успехом. Большинство животных не выдерживали морского пути, а те, что выживали, вскоре после прибытия в Опет погибали от загадочной болезни, от которой шкура становилась жесткой, а глаза превращались в кровавое желе.

Кавалерию заменяли слоны. Эти огромные злобные звери вселяли ужас в сердца врагов Опета, когда налетали на них, лучники же, сидящие в башнях на их спинах, осыпали неприятеля тучами стрел. Но разъяренные слоны могли внести не меньшее смятение и в собственные ряды, а посему их погонщиков вооружали деревянными молотками и пиками – их загоняли в мозг взбесившегося животного. Ланнон взял с собой двадцать пять боевых слонов.