А Иванушка и пел, точнее, так, что-то мурлыкал себе пол нос, и глаза его, непривычно оживлённые, горели ярким пламенем.

– Это я радуюсь тому, как у нас всё складывается, – пояснял он, чуть ли не хохоча, вертел головой из стороны в сторону, а иногда срывался с места и прыгал по камням, как тот козлик.

Притом песенки он напевал самые что ни на есть душевные, знакомые каждому с детства: о весенней пахоте в поле, о красном солнышке и о луговых травах, из которых потом плетут венки, о жатве и о зимних посиделках у печи.

Приятный был у Ивана голос, да и пел он так проникновенно, что Немиле желалось ускорить шаг, лишь бы только поскорее добраться до дому.

Она тоже подпевала, потому что из всех возможных талантов к музыке у неё были хоть какие-то способности. Подпевал Добрыня, сквозь бороду, тихонько, но вместе с его низким голосом песни выходили ещё чудеснее.

Чуть ранее Немила встретила своих спутников недалеко от вершины горы. Толпа в тех местах была такая плотная, что она с величайшим трудом добралась до них, и то если б не заметная фигура Добрыни, то пришлось бы незнамо сколько плутать да шею тянуть. Выяснилось там же, когда они встретились, что Иванушка и Добрыня уже успели на самом верху горы побывать и в жерло заглянуть, причём впечатления от этого остались у них разные: пока Иван был крайне доволен и упоенно рассказывал, какие смелые люди и звери прыгают в пекло, то Добрыня всем видом давал понять, что такие разговоры не по нём.

А поскольку Немила была с Добрыней более чем согласна, то очень скоро Иван махнул на них и перешёл на песни.

В тех пор как они начали спускаться по северному склону горы, рядом не проходило, не пробегало и не проползало ни единое живое существо. Они были совершенно одни, и если поначалу Немила радовалась, то постепенно это начало, нет, не угнетать, а скорее вызывать в ней здоровое любопытство, которое особенно усилилось вместе с тем, как её нос начал улавливать восхитительный аромат.

Она немного попринюхивалась, прильнула к уху царевича и шёпотом спросила:

– Чувствуешь? Будто яблоневый садик рядом.

– Тебе, верно, чудится, – пожал тот плечами.

На смену каменистой дороге пришла обычная, пыльная и утоптанная. Иванушка шёл всё медленнее, тогда как Немилу несло быстрее и быстрее по склону. Им становилось всё труднее держаться друг друга.

Во второй раз Немила помянула вслух яблоневый запах, когда до ближайших деревьев оставалось спуститься меньше чем полверсты, но Иван снова лишь покачал головой. В третий раз она возмутилась:

– Но как же можешь ты не чувствовать, когда всё вокруг пропахло яблоневым ароматом?

А Иван снова, поводя носом, руками развёл в разные стороны.

И обратилась она к Добрыне, а Добрыня сказал без обиняков:

– Чуешь ты верно, путь наш ляжет через сад с молодильными яблоками. Токмо вот какое дело: из всех нас лишь ты способна осязать запах яблочек молодильных, для нас же они, как и всё тут, не пахнут ничем.

– Предупредить тебя хочу, Немилушка-краса, – чуть погодя добавил он же, – коль скоро мы уж до сада дойдём. Запомни: что бы ни случилось, как бы велик ни был соблазн, не поддавайся ему и не рви яблок с деревьев. Не рви, не собирай с земли, и ни в коем случае не ешь.

Суровым был взгляд из-под насупленных бровей, да Немилу почему-то не шибко-то пронял.

– А иначе что будет, Добрынюшка? – спросила Немила и широченно улыбнулась, но не стоило ей так легкомысленно улыбаться, поскольку насупился богатырь пуще прежнего, да процедил сквозь усы:

– Иначе не пройти тебе мимо стража Калинового моста, и моя с ним дружба ничем тут не поможет. Ведёт он службу самую честную, и никого нет в мире справедливее, чем он! – повысив голос, закончил он.

– Кто же он? – с любопытством спросила Немила.

– То в своё время узнаешь, и никак не раньше. Иван-царевич, а ты уж не обесссудь, но приглядеть надо за девицей, дабы глупостей не натворила.

Она пожала плечами и уступила спор без боя. Да что же эти яблочки, заразы, так невыносимо благоухают?

К границам сада Немила подошла, как в дурмане. Невидящим взором она глядела на спину Добрыне и почти не ощущала присутствия царевича рядом с собой.

Отпустила Немилушка длань тонкую, холодную, сама того не осознавая. Царевич тоже отвлёкся, а пока кругом смотрел, даже пение перестало доноситься из прекрасного рта. Скажу вам по секрету, и Добрыня, и Иван видели сад иначе, не так, как Немила. На них он скорее угрюмое, давящее действие производил, тогда как она впервые с того момента, как ушла из дома в холодную зимнюю ночь, по-настоящему наслаждалась полнотой своих чувств, отмечая и жёлтые лучи, пробивающиеся сквозь полупрозрачную юную листву, и едва слышимое щебетание, и блеск красных яблоневых бочков, что усыпали каждое из деревьев сверху донизу. Она почти слышала, как деревья тяжело вздыхали, треща ветвями, и переговаривались, жалуясь на свою общую судьбу:

«Хоть бы кто-нибудь съел пару-тройку яблочек, и то полегче бы стало».

Ох, она бы с радостью съела и пару, и тройку, и целую корзину, тем паче что у неё во рту уж неизвестно сколько времени не было и маковой росинки. (О совместной трапезе с Марьей Моревной в этот самый момент она благополучно позабыла).

Как только пришла Немиле в голову эта мысль: утолить проснувшийся голод хоть одним яблочком, втайне ото всех, она больше не могла думать ни о чём другом.

Ивану тоже было непросто. Сад давил на него, хитрил, нашёптывал:

«Ты здесь лишний, тебя не должно быть, уйди и не мешай этой девице. Она всё равно добудет яблочко, с тобой или без тебя, а там уже её забота: либо она сможет пронести яблочко в свой мир по Калиновому мосту ненадкусанным, либо останется здесь с тобой без права на возвращение. Разве ты хочешь вернуться в мир вместе с ней, и быть потом ей по жизни обязанным? Уж лучше оставайтесь вдвоём здесь. Посмотри, Денница-град не такое уж плохое место. А ещё в нём легко затеряться, если вдруг она тебе надоест… Постой, неужели ты настолько глуп, что веришь, будто бы она хочет спасти тебя не из корыстных побуждений? Я знаю, что ты должен сделать. Дай ей это яблоко, или вон то, подальше, а затем отступи и наблюдай что будет».

Иван старался не слушать голос, тогда тот подступился с другой стороны:

«Послушай, ежели она съест одно яблочко, то вреда не будет, омолодится чуток, годков на пяток, так тебе же лучше! Будет совсем молоденькая невеста, и вся порченность её уйдёт, станет как девица опять. Только представь, как вы заживёте! Ум-то и память её прежними останутся, а тело юное еще какое-то время тебя порадует. Да тебе же даже делать ничего не нужно, просто смотри в другую сторону и не мешайся ей, вон, смотри, она уже сама руки тянет к плодам сахарным…»

Иван упорно продолжал идти вперёд, неотрывно следя за нетвёрдо шагающей в отдалении Немилой. Не так уж она ему и нравилась, можно сказать, совсем не нравилась, единственно, что его волновало, так это дети, которых ему подарила эта женщина.