Ручей чем хорош в отличие от реки? Он может быть твоим. Вот на этом ручье от истока до впадения в Днепр нет ни одного жилья. Только мой лагерь подальше за березами, в дубраве: тент, кострище. Интересно, что даже названия – Городец – уже никто не знает. Об этом у меня был разговор с одним местным рыбаком, повстречавшимся на Днепре. Он и рыбак, и грибник, и охотник. И родился почти на берегу Городца. А про Городец слышал впервые. То же и другой охотник, подвозивший меня однажды до города. Правда, он пришлый, явно откуда-то с отрогов Кавказа. Купил здесь озеро, устроил платную рыбалку. Точнее, перекупил озеро у прежних местных владельцев, разоренных мощным паводком – талые воды прорвали плотину. Восстанавливать ее у них уже не было сил. Новый владелец восстановил, но своенравный ручей Чичига не подчинился и снова проломил земляной вал. Тогда этот новый хозяин пригласил специалиста, понавез старых покрышек, затянул дамбу каким-то специальным материалом. Уже года три возится. Основательный подход. Все гадают: что же будет, когда перекроет воду? Кто кого?

Этот озерный владелец неплохо изучил окрестности, бегая с ружьишком. А вернее, газуя на своем внедорожнике с личным шофером. Для него тоже Городца нет и в помине. Он считает Городец Чичигой. Хотя Чичига-то у него под носом, плотина на Чичиге и стоит. Если бы он еще и в Даля заглянул, то узнал бы следующую вещь: «Чичига – долгий, кривой валек, которым бьют лен. Чичиговатый ниж. перм. упрямый, беспокойный, причудливый, привередливый, на кого не угодишь». Глядишь, и не стал бы перекупать опустошенное озеро.

В какой-то момент нашего дорожного разговора я обрадовался этой путанице с названиями ручьев. Ведь о том, где жил ранней весной, в марте, я сказал: на Городце. А потом нечаянно проболтался о встрече со зверем. Бродил по склонам над ручьем, в одном месте сел на обсохший под сильным уже солнцем ствол поваленной черной ольхи, достал тетрадь, начал записывать… вдруг что-то как будто услыхал, поднял голову и увидел прямо над собой вверху мохнатое рыло. Тут же полез в рюкзак, схватил фотоаппарат, взобрался по склону. От меня удирали полосатые поросята, какие-то легкие, на спичечных ножках, игрушечные. Мамаша уводила их за собой. Я рванул за ними, и она сразу развернулась ко мне. Кусты мешали фотографировать. Поросята умчались, убежала и кабаниха. Владелец пустого озера на ручье Чичига переспросил: так где именно я их видел? Я и прикусил язык. Тут же, на заднем сиденье, лежало ружье в чехле. Ответил, что воздержусь от уточнений для охотника. Посмеялись. Хотя охотник должен был заверить меня, что никогда не стреляет в звериных мамаш. Не заверил. Надеюсь, он так и не понял, на каком же ручье я жил. Да к тому же остатки снега по полям сгоняло у нас на глазах мощное солнце. Значит, и множество звездочек от копыт поросят, остававшихся за семейством на снегу, исчезли. А больше уже снег и не выпадал.

На кабанов напало какое-то лихо, в последнее время не встречались. Но вот вроде снова начали появляться. У охотников руки и чешутся, глаза сверкают.

А моя знакомая кабаниха с поросятами пасется на неведомом ручье, на джипе туда не доедешь.

И в самом деле не доедешь. Дубрава между двумя ручьями в глубоких оврагах: между Волчьим и Городцом. По археологическим исследованиям смоленского профессора Шмидта как раз на мысе над заболоченной низиной, где сливаются оба ручья, стояло поселение языческих времен. Такие мысы обычно избирали для своих домов наши предки – удобно, и вода рядом, с двух сторон, и защищаться сподручнее.

А название – Городец – есть на карте-схеме археолога Шмидта и на карте 1915 года.

В тоске по минувшему… Есть такая фраза в путевых дневниках Басё. Он имеет в виду давние времена. Ясперс писал, что древность для нас полна неизъяснимого очарования. И она бесконечна. Но прочно закрыта. Вот ученые утверждают, что в 2100 году станут возможны путешествия в будущее. Например, наш космонавт Крикалев, проведший много времени на орбите, опередил земное время на 0,02 секунды. Эти мгновения могут обернуться минутами, часами, неделями. Так-то.

Но интересно, если космонавт окажется в будущем, то настоящее уже превратится для него в прошлое. И он сможет в него вернуться. То есть и в прошлое возможен бросок? Да, но, видимо, только прошлое, скажем, 2100 года, а не 2100 года до нашей эры.

В былые дни этой дубравы никак не попадешь. И о жизни здесь можно только догадываться. Какой она была? Сразу представляются дымы, виденные на одной картине Рериха, правда, там у него стойбище в степи. Лай псов. Неясные голоса…

Медитацию прерывает гудение самолета. Резкое попадание в настоящее, в день октября 2014 года, со всем мгновенным информационным его грузом, по сути, чудовищным и бесчеловечным…

Что-то похожее произошло недавно в парикмахерской. Там на мою остригаемую голову вылился целый ушат информации. Телевизора в моем доме уже лет двадцать нет. А здесь в углу работал, говорил, показывал телевизор, это было какое-то политизированное ток-шоу, судачили под аплодисменты массовки о происходящем у наших собратьев-соседей. Выступления ораторов, общая атмосфера – все было в каком-то чаду. И этот чад – мифотворческий. Коротко можно сформулировать так: мы – херувимы. Забыто все. Сталинские жертвы, танки в братских странах, три миллиона убитых афганцев, разгромленный Грозный. Ничего не было! А кругом враги, да вон новые фашисты. Мне хотелось вырваться из рук парикмахера и уйти с недостриженной и не окончательно обваренной головой. Но ток-шоу с кипящими патриотическими щами в кастрюлях вместо голов как раз закончилось, и началось новое – про бомжа, живущего в подъезде у порога своей квартиры, в которой верховодит его жена. И мне подумалось, что ведь люди без вышеупомянутых щей в башке и похожи на бомжей в своем доме.

…И хорошо в дубраве дышать чистым воздухом! Вспоминать Бердяева, что он писал в «Русской идее», например. А он писал, что в русском коммунизме произошло извращение идеи искания царства правды волей к могуществу. И мы снова прельстились волей к могуществу. Ну, все, кроме бомжей, которых пытаются и из подъезда вытолкать взашей. Куда?..

Грубый звук самолета затихает, напоминая одно чудесное стихотворение Твардовского про самолет: «И как канат на переправе, / Брунжала басом та струна».

Снова пытаюсь настроиться…

Что же это был за мир?

Ну, со всей определенностью можно сказать, что мир лесной, речной, мир огня, звезд, солнца, мир зверя и рыбы, мир хлеба, а еще – мир невидимого. Того невидимого, что заставляло наших предков вытесывать из дерева и камней фигуры, лики, изобретать молитвы.

Молитва уже была. Страх был. И любовь существовала.

Мужики заготавливали дрова к зиме. Кто-то рыбачил на близком Днепре – Дан Апре. Двое-трое могли промышлять зверя.

Парень высматривал девицу из деревни на соседней Арефиной горе (там, по Шмидту, тоже жили люди).

Вернувшись в лагерь, зажигаю огонь. Вот лучшее средство для путешествий в прошлое. Уж костер-то был точно таким у дубравных людей. И они к нему тянули руки.