– А той ночью в доме Оливии?

– Я помню, – оборвал меня Дин. – Я тебя ударил. И мне нет оправдания. Но мне казалось, что ты меня водишь за нос, дразнишь. И я стал сам не свой от ярости. В мозгах перемкнуло. Я до сих пор рад, что отец Оливии ввалился и спугнул нас, иначе я не знаю, что…

Он не закончил, потому что с неба сорвался целый отряд дождинок.

– Послушайте! – окликнул нас Аарон. – Если мы будем снимать, давайте поторапливаться.

Мы быстро всё отсняли, и хлынул дождь.

Изменила ли я себе? Я так не считаю. Но только лишь потому, что все эти годы хранила в душе еще кое-что, из-за чего смогла отнестись к Дину снисходительно. Не знаю, что бы я ответила на предложение Артура примкнуть к нему, но почти уверена: передай он мне ружье, я бы отстрелила член этому защекану к чертовой матери. Артур был бы следующим на очереди.

На моей цепочке болтаются два ключа и пропуск в «Спортклуб города Нью-Йорк», хотя я давно не числюсь среди его членов. Значит, у меня равные шансы вставить подходящий ключ в замочную скважину. За все время мне ни разу не удалось открыть дверь с первой попытки.

Люк воспринимает это как предупредительный сигнал того, что я вот-вот войду в дом.

– И могу быстренько закрыть все вкладки с порнухой, – поддразнивает он меня.

Видала я его порнуху: девка с силиконовыми сиськами громко стонет и извивается под качком придурковатого вида. Налоговую декларацию заполнять и то веселей. Люк искренне считает меня противницей порнографии. Он ошибается. Просто мне нравится кое-что другое – боль. Боль – это хорошо. Боль невозможно симулировать.

Я толкнула дверь носком туфли.

– Привет.

– Привет, – отозвался с дивана Люк, с улыбкой наблюдая, как я борюсь с дверью. – Я соскучился.

Дверь с грохотом захлопнулась, и я уронила сумки на пол. Люк раскинул руки.

– А обнять?

«А помочь?!» – вертелось у меня на языке, но я смолчала, что стоило мне немалых трудов.

Я подошла и свернулась клубочком у него на коленях.

– Ой-ёй-ёй, крошка, – встревожился Люк. – Тебе плохо?

Я уткнулась носом ему в шею. Ему не помешало бы принять душ, но мне всегда нравилось, когда от него слегка пахло потом. У некоторых людей приятный запах тела, и Люк из их числа. Иначе и быть не могло.

– Вымоталась, – проговорила я.

– Чем тебе помочь?

– Я умираю от голода. Но не хочу есть.

– Крошка, ты и так потрясающе выглядишь.

– Нет, – сказала я. – Ничего подобного.

– Послушай. – Люк взял меня за подбородок и приподнял мое лицо. – Ты самая красивая девушка на свете. Ты будешь неотразимой невестой. Лишний гамбургер этого не изменит. Миллион гамбургеров этого не изменят.

Момент был самый подходящий. У Люка начался пароксизм нежности, что в последние дни случалось все реже и реже. Но прежде чем я успела раскрыть рот, его лицо приняло серьезное выражение.

– Кстати, мне надо с тобой поговорить.

Все это напоминало американские горки, а именно момент, когда вагончик, взобравшись на вершину и на миг зависнув над пропастью, несется к земле. У меня все сжалось внутри, сердце оборвалось и стучало где-то глубоко в желудке. Неужели мама права?!

– Меня переводят в Лондон, – сообщил Люк.

Я мысленно повторила его слова, пытаясь приноровиться к ним и определить, что за чувство наполняет меня изнутри, проникая в сердце и пронизывая внутренности. Разочарование? Облегчение? Смирение?

– Надо же, – только и смогла вымолвить я и с некоторым удивлением повторила: – Надо же. Когда?

– Начальство хочет, чтобы мы переехали на каникулах. Чтобы я вышел на работу сразу после Нового года.

Я отстранилась, заерзав у него на коленях. Люк поморщился и уселся поудобней.

– Ты уже согласился?

– Нет, – ответил он. – Конечно, нет. Сперва я хотел поговорить с тобой.

– И когда нужно дать ответ?

– Где-то через неделю.

Судя по тому, как он напрягся, он ожидал, что сейчас я закачу истерику. Но я вдруг поняла, что куда более выгодно сохранять спокойствие и смириться с неприятным для меня решением; альтернатива меня пугала, а я очень устала бояться.

– Придется поговорить с Лоло, – сказала я, представляя, как прочту в ее каменно-холодном лице всё, что она обо мне думает, а именно – что я совершаю непоправимую ошибку. – Может, она подкинет мне какую-нибудь работенку в британском издательстве.

Люк, изрядно удивленный, улыбнулся.

– Так и будет. Вот увидишь. Она тебя обожает.

Я согласно кивнула, а потом сказала, повертев пуговицу на его рубашке:

– Вообще-то мне тоже надо с тобой поговорить.

Люк вздернул золотистые брови.

– Киностудия хочет снять нашу свадьбу. – Я поспешно перешла ко второй части, пока Люк не успел меня перебить. – Просто их очень тронул мой рассказ. Вообще-то это здорово, потому что они предложили смонтировать для нас свадебное видео. Бесплатно.

Такие как он любят иногда получать что-нибудь халявное.

Когда Дин, въехав по откидному пандусу, скрылся в своем мини-фургоне для инвалидов, ко мне подошел Аарон. Я вела себя очень смело, сказал он. Бесстрашно. Он так рассыпался в комплиментах, что мне хотелось провалиться сквозь землю.

– Ты предстаешь как истинная трагическая фигура, – сказал он. – Наверняка фильм произведет еще более сильное впечатление, если в конце мы покажем твою свадьбу. Выстраданный счастливый финал.

Я не могла с ним не согласиться. Действительно, проще всего закончить всё именно так.

Должно быть, предложение Аарона и новость о переезде в Лондон совпали по времени, и теперь каждый из нас мог осуществить желание другого. Я живо представила себе, как Люк пружинящим шагом вышел из переговорной, заранее предвкушая переезд в фешенебельную квартиру за счет компании. Обо мне он не сильно беспокоился. Конечно, я могла обломать ему весь кайф, но он был свято уверен, что ему не составит труда меня переубедить, как только может быть уверен человек, которому фартит по жизни.

Мой разговор с Аароном закончился совершенно иначе. Я дождалась, когда останусь в джипе одна. В «нашем джипе», мысленно одернула я себя. Пальцы вцепились в рулевое колесо так, что у меня застучали зубы, и я рухнула на приборную доску, обреченно рыдая. От кожаной обивки чем-то пованивало, как будто очень давно на нее пролили пиво и не вытерли за собой.

Люк почесал вросший волос на шее.

– Бесплатно?

В его голосе послышались уступчивые нотки, и моя решимость на миг дрогнула. Почему бы ему просто не отказаться? И почему бы мне просто не расплакаться, не выкрикнуть наконец: «Я не могу» – и в этот раз не быть голословной?