– Поздравляю!

– Спасибо большое.

– Добрый день. Да-да, спасибо. Очень приятно.

«Очень приятно»? С каких пор я стала так выражаться?

Распорядительница провела меня к уборной, расположенной в дальнем углу ресторана (который содрал с нас тридцать тысяч за торжественный ужин).

– Вообще-то это уборная для персонала, – шепнула она, – но сегодня вы с Люком можете уединиться здесь, если хотите.

С этими словами она подмигнула, и я в ужасе уставилась на нее.

Я закрыла дверь на замок. Белая фарфоровая лампа с золотистым абажуром, стоящая на туалетном столике, наполняла помещение загадочным светом, и я почувствовала себя героиней старого фильма. Опустив ободок унитаза, бесшумно, как откидное сиденье в церкви, я села, вытерев его своим свадебным платьем «нулевого» размера, в который мне больше никогда не втиснуться.

Я щелкнула клапаном сумочки от «Боттега Венета», и она, звонко причмокнув, раскрылась. Порывшись, я отыскала потертую сине-зеленую ракушку и провела пальцем по ее ребристой поверхности.

Через некоторое время в дверь постучали. Я со вздохом встала на ноги. Неужели пора?

В чуть приоткрытой двери виднелись глаза, нос и губы Нелл. Там, с той стороны двери, был совсем другой свет.

Нелл улыбнулась, и уголки ее губ скрылись из виду.

– Ты чего тут сидишь?

Я молчала. Нелл просунула руку в прощелок и смахнула черную от туши слезу, дрожавшую в уголке моего глаза.

– Что за чушь нес Гаррет? – спросила она. – Ты – самая милая девушка? Тебя здесь хоть кто-нибудь знает?

У меня вырвался ужасный полусмех-полустон, от которого клокочет в горле.

– Что ты задумала? – спросила Нелл.

Она терпеливо выслушала меня и, присвистнув, сказала:

– Представляю, какой хай поднимется…

Температурная инверсия на Нантакете – это когда температура верхних слоев воздуха выше, чем нижних, – приводит к тому, что остров почти всегда, даже в ясную погоду, окутан дымкой, которую называют Седая госпожа.

Конечно, увидеть, что на небе ни облачка, удается только на пароме, прорвавшись сквозь пелену, когда впереди раскрывается ярко-синий, как заставка на экране проектора, небесный купол, а позади стеной встает серая мгла. Все осталось в прошлом, когда рядом появилась Нелл и сунула мне в руку запотевшую бутылку пива.

– Думаю, недалеко от причала должен быть прокат автомобилей, – сказала она.

– Так и есть, – ответила я, шумно отхлебнув из бутылки и отерев рот тыльной стороной ладони. – Рукой подать.

– Может, все-таки полетим на самолете? Ты точно не хочешь?

– Я сейчас не в состоянии лететь, – ответила я.

Нелл прислонилась спиной к поручню.

– Ну, так когда?

– Что – когда? – Я вопросительно взглянула на нее, прикрывая глаза рукой.

– Когда ты ко мне переберешься? Временно, пока не встанешь на ноги? – Она улыбнулась. Здесь, под ярким солнцем, ее зубы сверкали так ослепительно, что казались невидимыми. – Будет снова как в две тысячи седьмом. Только без мышей.

Я потерлась плечом о ее плечо.

– Ты не представляешь, как я тебе благодарна.

По моей просьбе Нелл позвала Люка, и через пару минут он толкнул дверь в туалет носком начищенного кожаного ботинка.

– Ани? Что-то случилось? Я нигде не могу найти Кимберли: включил слайды, а музыка…

Он заметил ракушку, зажатую у меня между пальцами, и изменился в лице.

– Что ты сделал с фотографией Артура? – безжизненным тоном спросила я.

Люк медленно, словно желая оттянуть неизбежное, затворил за собой дверь.

– Я не хотел расстраивать тебя еще больше.

– Люк, отвечай немедленно, или я…

– Ладно. – Он поднял руки, как бы сдаваясь. – Ладно. Джон, мой приятель, принес с собой наркотики. Купил у кого-то, пока был в Нью-Йорке. Я сказал ему, чтоб не страдал фигней. Ты же знаешь, как я к этому отношусь. – Люк многозначительно взглянул на меня, как будто жесткая позиция по отношению к наркотикам его извиняет, что бы он ни натворил. – Его невесте тоже захотелось нюхнуть. Им нужно было что-то – зеркало или фотография. Так Джон сказал.

– И ты дал им фотографию Артура с отцом?

– Не мог же я вручить им нашу фотографию! – возмутился Люк, как будто другого выбора у него не было. Как будто стены квартиры не были увешаны фотографиями наших чрезмерно фотогеничных друзей.

– И куда она делась потом?

– Упала. – Люк взмахнул рукой, показывая, как это было. – Рамка разбилась. И я ее выбросил.

– Вместе с фотографией? – спросила я, тщетно выискивая на его лице следы раскаяния.

– Если бы ты нашла фотографию без этой дурацкой рамки, ты бы расстроилась. Ты… ты все принимаешь слишком близко к сердцу. Ты бы закатила истерику! – Люк прижал руки к груди, словно защищаясь. – Я решил, что так будет лучше. Для тебя. Ты застряла в прошлом. Зачем ты вообще ее хранишь? Это ненормально, Ани, – содрогнулся он.

– Я тебе не верю, – проговорила я, бережно держа ракушку в ладонях, как подбитую птаху.

Люк опустился передо мной на колени, как в тот день, когда сделал мне предложение. Счастливейший день моей жизни – так мне казалось. Он протянул руку, чтобы вытереть следы растекшейся по щеке туши, но я отпрянула.

– Прости меня, Ани. – Даже сейчас он ухитрился выставить себя страдальцем. Святой Люк, который терпит меня и мои истерики, мою взбалмошность и заскоки. – Прошу тебя. Давай не будем портить праздник.

За дверью послышались крики: один из приятелей Люка на весь ресторан обозвал другого тряпкой. Ракушка, зажатая в моем кулаке, треснула.

– Праздник будет испорчен по другой причине, – ответила я.

Люк смахнул слезу с моей щеки – он прикасался ко мне в последний раз, – и тогда я сказала ему, что испортит праздник на самом деле.

Скандал вышел грандиозный. Харрисоны, мама с папой, Нелл, Люк, – все пытались договориться друг с другом, и каждый тянул на себя. В конце концов было решено, что мы с Нелл возьмем такси, вернемся в особняк Харрисонов, соберем вещи и уедем, прежде чем вернутся остальные, затем переночуем в гостинице и утром покинем остров. Лицо миссис Харрисон выражало странную смесь гнева и сочувствия. Суховатым будничным тоном она обсудила со мной детали отъезда, что, конечно, произвело на меня впечатление.

Мама даже не подняла на меня глаз.

Отныне Дни благодарения и Рождество будут проходить в тесном кругу семейства Фанелли. Пластмассовая елка, обсыпанная бутафорским снегом и обвешанная разноцветными фонариками, из года в год будет украшать гостиную, а на столе будет киснуть дешевый «шираз». Но я была к этому готова.