Элис почти сразу увидела Мэри. Та, стоя спиной к раздвижным дверям, разбирала ящик мандаринов, но Элис везде узнала бы ее аккуратный пучок. Подходя, она заметила пару тяжелых, песочного цвета ботинок неподалеку от туфель Мэри. Размер был мужским. Внезапно что-то заподозрив, Элис подняла глаза. Тед о чем-то увлеченно разговаривал с Мэри, но Элис не могла расслышать их слов. Ну что ж, в другой раз.

Взяв то, что ей было нужно в бакалейном отделе, Элис прошла на кассу. Идя к выходу, она еще раз обернулась на Мэри, которая теперь раскладывала лимоны, а Тед изображал перед ней что-то, словно мим-любитель. Впервые с тех пор, как Элис с ней познакомилась, Мэри улыбалась. По-настоящему. Эта широкая, настоящая, до зубов, улыбка давала понять, что правда не сокрушила ее духа. В конце концов она освободила ее.

Одним меньше. Осталось еще одно. Элис зашагала из «СуперШопа» в нужную сторону, через две улицы. Подъем на шестой этаж без лифта проще не стал. Прежде чем постучать, она обмотала свой подарок ленточкой и сунула в сумку пластиковый пакет. Сейчас или никогда.

Может, Кит и втиснулся в ее жизнь относительно недавно, но перспектива вырвать его оттуда казалась какой-то безрадостной.

Элис постучала костяшками пальцев по облезлой двери и стала ждать.

– Что ты тут делаешь? – Кит не казался ни обрадованным, ни рассерженным, увидев Элис у себя на пороге. Это же хорошо, да? С этим можно иметь дело.

Вместо ответа она выставила перед собой свой букет. Пять пачек спагетти, перевязанных ленточкой, прижались к голой груди Кита. Хорошо, что между ними был хоть какой-то барьер. Лучше бы он был в рубашке. А может, и нет. В любом случае, это ее совсем не успокаивало.

– Это еще что такое?

– Извинение, – сказала Элис. – Ты получил мое письмо?

Кит кивнул.

– Хорошая статья.

– Спасибо, – Элис покраснела. – Но они ее не напечатают. Мне сегодня выдали выходное пособие. Прямо вот только что, так что еще неизвестно, будет ли эта статья напечатана… Но, слушай, я не поэтому пришла. Ты был прав. Ты не заслуживаешь, чтобы я скрывала от тебя изначальные причины, почему я искала Джима. Особенно после всего, что ты для меня сделал.

– И какие же это настоящие причины?

Элис взглянула на Кита. Тридцать шесть часов, а она уже забыла, какой он умный.

– Ты сказала изначальные причины. Так что же за последующие – и, я полагаю, – настоящие причины поисков Джима?

Интересно, встречаться с Китом будет интеллектуальным эквивалентом состязания с ним в Команде Знатоков? Может, часть его мозгов передастся ей тоже, и она в конце концов найдет лекарство от рака или геополитическое решение проблемы мира во всем мире… Не забегай вперед, Китон. Он все еще пока не впустил тебя через порог.

– Так я могу войти?

Кит, взлохмаченный, как обычно, приподнял бровь и отступил, пропуская Элис в коридор.

Там, внутри, среди раскиданной обуви и клочьев пыли, Элис почувствовала, что мужество покидает ее. Она действительно собирается рассказать Киту про своего отца? Но она же уже рассказала Мэри – поделиться своим прошлым было последним шагом, который ей надо было сделать, чтобы смириться с исчезновением отца. И, кроме того, врать нельзя. Снова. И она ему доверяет. Даже, возможно, больше, чем позволяла себе довериться кому-то в своей взрослой жизни. Эта последняя мысль укрепила Элис в ее решении. Если она не готова разоблачиться перед ним, значит, у них не будет никакого будущего.

Элис положила на кофейный столик свою искупительную пшеничную жертву. Присела на край дивана и повернулась к Киту. С его лица исчезли следы подозрительности. Он ободряюще улыбнулся.

– Причина, по которой я никого не подпускаю близко к себе, – начала она, – та же, почему я так хотела найти Джима. – Она вздохнула так глубоко, как только могла. – Когда я была маленькой, мой папа исчез, и я очень долго считала, что в этом виновата я…

Спустя десять минут Элис чувствовала себя беззащитной, как никогда. Больше, чем совершенно обнаженной в номере отеля в Ивернессе. Больше, чем когда он бросил ее на парковке в Илинге два дня назад. Кит все еще не произнес ни слова. Элис попыталась выровнять дыхание. Может, ей надо уйти? Но, когда она попыталась встать, диван заскрипел. Кит наклонился вперед, и их колени соприкоснулись.

– Спасибо, что рассказала, – сказал он.

Медленно, слегка неуверенно, он поднял руку и положил ее Элис на шею. Она ощутила ее холодок под волосами с таким облегчением, словно нашла оазис в пустыне.

– Чтобы было ясно – я не собираюсь исчезать из твоей жизни, – заявил Кит, проводя большим пальцем по линиям напряжения на ее шее. – Пока ты сама меня не попросишь. Что скажешь?

Элис подняла глаза. Может быть, постоянство и надежность все же существуют. Потому что на каждого убежавшего должен же быть тот, кто остался?

И есть один-единственный способ выяснить это.

– Да, – прошептала Элис, когда губы Кита коснулись ее губ. – Ты можешь остаться.

Спустя полгода

Мэри встала у входа на станцию Илинг Бродвей, под бетонным козырьком, слева, там, где она не мешала бы продвижению торопящихся пассажиров. Был один из первых мартовских дней, и даже сейчас, в шесть вечера, солнечные лучи продолжали освещать окрестность. Довольная выбранным местом, Мэри оглядела вид, который знала, как собственное отражение.

Если прищуриться от солнца, то можно было разглядеть тот паб, где полгода назад Элис рассказала ей правду, которой она пыталась всеми силами избежать. Этот момент до сих пор казался настолько разрушающим, что Мэри так и не поняла, как ее тело смогло исполнять какие-то жизненные функции. Сердце продолжило биться, легкие – вздыматься, издавая неровные вздохи. Но среди мятущегося в ее голове хаоса потери, горя и стыда она осознавала, что это все. Конец. Рубеж, хоть и достигнутый на семь лет позже, чем можно было бы ожидать.

И теперь, стоя возле станции с пустыми руками, Мэри размышляла о странных путях, которыми, несмотря на все усилия, жизнь всегда разделяется на до и после. Разделяющий удар можно лишь оттянуть. Она ощущала это, возможно, сильнее прочих – до встречи с Джимом, после его исчезновения. А между ними, обретенное с помощью Элис, самое важное разделение – до и после принятия того, что произошло с Джимом.

До – никакие из слов Ричарда не имели смысла, и никакие из фраз не относились к представлениям Мэри о человеке, который был ее основой, ее домом, ее всем. Как Джим мог захотеть