Утром четверга, 8 мая, всего лишь через несколько часов после того, как вода начала сливаться из бассейна-барботера под реактором № 4, Ханс Бликс и Моррис Розен из МАГАТЭ вылетели из Москвы, намереваясь посетить Чернобыльскую станцию. В аэропорту Киева их встретил Евгений Велихов, и дальше они полетели на вертолете[958].

В кабине было жарко, все потели в своих зеленых комбинезонах[959]. Станция приближалась. Розен, ветеран ядерной промышленности США, спросил Велихова, какой диапазон ему следует выбрать на дозиметре.

– Около сотни, – ответил Велихов.

– Миллирентген?

– Нет, рентген.

Розен засомневался. Его дозиметр не был рассчитан на такие уровни излучения. Но Велихов заверил его, что все будет в порядке. Его советский прибор прекрасно работал в этом диапазоне, а сам Велихов летал по этому маршруту каждый день.

Чем он не поделился со своим американским визави, так это тем, как мало он понимал про уровни радиации вокруг станции[960]. Велихов особенно удивлялся тому, что они снижаются не обратно пропорционально квадрату расстояния от 4-го блока, а куда медленнее. Позднее ученый обнаружил, что на каждом вылете он и его коллеги попадают в поля гамма-излучения не только от реактора под ними, но и от десятков топливных элементов, разбросанных по площадкам вентиляционной трубы.

Все же Велихов мог позволить себе – наконец-то – некоторый оптимизм. Пока продолжалась отчаянная битва с угрозой расплавления под реактором, выброс в воздух радионуклидов над ним неожиданно начал снижаться – так же круто и необъяснимо, как он начал повышаться пятью днями ранее.

И вот Розен и Бликс увидели реактор № 4, а также легкий хвост дыма, поднимающийся из руин. Но уровень радиоактивных выбросов, хотя все еще значительный, стремился к нулю, а пожар графита был почти потушен[961]. Температура на поверхности реактора резко упала – с 2000 до всего 300 градусов[962]. Хотя советские ученые не могли понять, почему именно это происходит, казалось, что спустя 13 дней после того, как это началось, чрезвычайная ситуация наконец заканчивается. Даже с учетом этой информации Розен не хотел рисковать. Когда вертолет был еще в 800 м от 4-го энергоблока, Велихов спросил, не хочет ли он подлететь поближе.

«Нет, – ответил американец, – мне отсюда отлично видно»[963].

На пресс-конференции в Москве на следующий день Розен сказал репортерам, что горение графита потушено и сделанные во время их полета измерения показывают, что «в настоящий момент радиоактивность относительно невелика»[964].

«Похоже, ситуация стабилизируется, – сказал он. – Могу сказать, что компетентная – весьма компетентная – группа советских экспертов работает на площадке. У них много очень разумных идей, и они выполняют эту работу сейчас, прямо в этот момент».

В воскресенье, 11 мая, Центральное телевидение показало первый репортаж из 30-километровой закрытой зоны Чернобыля – с милиционерами в противогазах, останавливающими машины на блокпостах, опустевшими домами и колодцем, затянутым пластиком[965]. Велихов и Силаев давали интервью из штаба правительственной комиссии. Сидя под портретом Ленина в гулком зале совещаний, окруженный техниками в белых комбинезонах, склонившимися над картами и блокнотами, Силаев выглядел бледным, но торжествующим.

«Сегодня мы пришли к выводу, что главная, неотложная угроза устранена, – сказал он и пролистал подборку фотографий станции с воздуха, пока не нашел снятую в тот день. – Как видите, состояние полностью спокойное. Нет ни дыма, ни свечения. Это, несомненно, историческое событие. То, что предсказывали за границей, особенно газеты на Западе, которые кричали, что небывалая катастрофа неизбежна, больше не является угрозой. Мы твердо убеждены, что опасность миновала».

В Москве физики-теоретики продолжали настаивать, что расплавленный кориум, все еще движущийся где-то глубоко внутри реактора № 4, остается страшной угрозой[966]. Но они встречали яростное несогласие. Атомщики из Курчатовского института и Средмаша отмахивались от их мнения, от мнения людей, не имеющих никакого практического опыта работы с ядерными реакторами. Практики утверждали, что кориум практически наверняка скоро перестанет протекать сквозь подвальные уровни 4-го блока – не достигнув самых нижних уровней здания. Теоретики соглашались, что этот сценарий наиболее вероятен, но не гарантирован. Они подсчитали, что вероятность того, что шар радиоактивной лавы пройдет под реактором сквозь все четыре слоя железобетона толщиной 1,8 м и достигнет водоносного слоя четвертой по величине реки в Европе, равна одному шансу из десяти.

В своем официальном докладе теоретики говорили, что единственная гарантированная защита от «китайского синдрома» – это колоссальный строительный проект, который придется осуществлять в самых опасных условиях из всех, какие можно представить. Они рекомендовали выкопать глубоко под 4-м блоком квадратную камеру – со стороной 30 м и 5 м в высоту – и поместить в ней специально спроектированный под эту задачу массивный, охлаждаемый водой теплообменник, который будет охлаждать грунт и остановит продвижение кориума[967]. Чтобы продемонстрировать природу опасности, с которой они столкнулись, заведующий лабораторией Письменный пришел на совещание в штаб-квартире Средмаша в Москве с большим куском бетона, расплавленного в ходе их экспериментов. Внутри него оставалась деформированная таблетка диоксида урана.