В довольно большой судейской камере на возвышении восседал толстый и румяный джентльмен-судья и произнес

— Дело об оскорблении действием полисмена Уйриды русским матросом Ефремовым.

В немногочисленной публике, сидящей на скамьях, легкое волнение. Все не без любопытства смотрят на белобрысого, курносого матроса Ефремова, сконфуженное лицо которого дышит добродушием и некоторым недоумением. Он сидит отдельно, сбоку, за черной решеткой, рядом с Ашаниным, а против них, за такой же решеткой, высокий, стройный и красивый сипай[291], с бронзово-смуглым лицом и большими темными, слегка навыкате глазами, серьезными и не особенно умными.

— Полисмен Уйрида, расскажите, как было дело. Помните, что по закону вы обязаны показывать одну только правду.

Полисмен Уйрида начал довольно обстоятельный рассказ на не совсем правильном английском языке об обстоятельствах дела: о том, как русский матрос был пьян и пел «более чем громко» песни, — «а это было, господин судья, в воскресенье, когда христианину надлежит проводить время более прилично», — как он, по званию полисмена, просил русского матроса петь не так громко, но русский матрос не хотел понимать ни слов, ни жестов, и когда он взял его за руку, надеясь, что русский матрос после этого подчинится распоряжению полиции, «этот человек, — указал полисмен пальцем на «человека», хлопавшего напротив глазами и дивившегося всей этой странной обстановке, — этот человек без всякого с моей стороны вызова, что подтвердят и свидетели, хватил меня два раза по лицу». Вот так, господин судья».

И полисмен наглядно показал, как русский матрос «хватил» его.

— Синяк до сих пор есть. Не угодно ли взглянуть, господин судья… Вот здесь, под левым глазом…

— Ну, однако, небольшой, кажется? — заметил серьезно судья.

— Небольшой, господин судья.

— Советую примачивать арникой… скоро пройдет.

— И так пройдет, господин судья! — добродушно проговорил сипай.

Тогда судья повернул голову в сторону, где сидел русский матрос, и проговорил, обращаясь к Ашанину:

— Потрудитесь сообщить обвиняемому показание истца.

Ашанин изложил Ефремову сущность показания и спросил;

— Верно он показывает, Ефремов?

— Должно, верно, ваше благородие….Помню, что вдарил арапа[292], ваше благородие!

Володя поднялся и сказал судье, что перевел показание истца.

Тогда судья обратился к Ефремову и сказал:

Подсудимый, встаньте!

— Встань, Ефремов!

— Есть, ваше благородие! — ответил, вскакивая, Ефремов.

— Подсудимый, расскажите по чистой совести, как было дело… Согласны ли вы с обвинением истца или не согласны?

— Рассказывай, Ефремов.

Ефремов моргал глазами и молчал.

— Да говори же что-нибудь, Ефремов! И смотри на судью, а не на меня…

— Слушаю, ваше благородие, но только доказывать мне нечего, ваше благородие.

— Да ты не доказывай, а расскажи, как все случилось.

Ефремов тогда обратился к судье и, глядя на него, словно

бы на старшего офицера или на капитана, начал;

— Шел я это, вашескобродие[293], на пристань из кабака и был я, вашескобродие, выпимши. Однако шел сам, потому от капитана приказ — на корвет являться, как следует, на своих ногах… А этот вот самый арап, вашескобродие, привязался…Лопотал, лопотал что-то по-своему — поди, разбери… А затем за руку взял… я и подумай: беспременно в участок сволокет….За что, мол?» Ну, я и треснул арапа, это точно, вашескобродие….Отпираться не буду…А больше нечего говорить, вашескобродие, и другой вины моей не было.

Ашанин перевел речь матроса с некоторыми изменениями и более связно и прибавил, что Ефремов не отрицает показания полисмена и сознает свою вину…

— Свидетелей, значит, можно и не допрашивать! — обрадовался судья.

И вслед за тем, выразив сожаление, что русский матрос употребил напитков более, чем следовало, приговорил Ефремова к трем долларам штрафа в пользу потерпевшего.

Тем дело и кончилось. Штраф Ашанин немедленно же внес, получил квитанцию и вместе с обрадованным матросом отправился на корвет.

— Ну что, доволен судом? — спрашивал Ашанин.

— Очень даже доволен, ваше благородие…А я сперва, признаться, струсил, ваше благородие, — прибавил матрос

— Чего?..

— Полагал, что за полицейского арапа беспременно отдерут, ваше благородие.

— У англичан, брат, людей не дерут.

— То-то, значит, не дерут… Обходительный народ эти гличане.

— А почему ты полагал, что тебя высекут?

— А по той причине, ваше благородие, что я выучен.

— Как выучен?

— Точно так, выучен, еще когда на службу не поступал, а в крестьянах состоял. За такое же примерно дело меня, ваше благородие, форменно отполировали в участке-то, в нашем городе. И, окромя того, осмелюсь доложить, ваше благородие, всю морду, можно сказать, вроде быдто теста сделали…А здесь только штраф….Во всякой, значит, стране свои порядки, ваше благородие!

Вернувшись на корвет, Ефремов долго еще рассказывал, как его судили за арапа и как правильно рассудили.

— Понял, братцы, судья, что я пьяный был… А с пьяного что взять!

1. Александр Михайлович, великий князь. Воспоминания. М., 2001.

2. Андриенко В.Г. Круглые суда адмирала Попова. СПб., 1994.

3. Андрющенко Н.С. Толковый морской словарь. М., 2007.

4. Арбузов В.В. Броненосец «Петр Великий». СПб., 1993.

5. Арбузов В.В. Броненосный крейсер «Адмирал Нахимов». СПб., 2000.

6. Арбузов В.В. Броненосцы типа «Екатерина II». СПб., 1991.

7. Афонин Н.Н., Богданов М.А. Миноносцы «Ревель» и «Свеаборг». СПб., 1999.

8. Афонин Н.Н., Кузнецов А. А. Линейный корабль «Андрей Первозванный». СПб., 1996.

9. Белли В.А. В Российском Императорском флоте. Воспоминания. СПб., 2005.

10. Бочаров А. А. Броненосные фрегаты «Минин» и «Пожарский». СПб., 1999.