Человек не принимает всерьез первых признаков болезни - так и мы не тревожились из-за перемен, которые стали замечать. Мы сердились на афинян те, сидя спокойно дома, досаждали ему посланиями о задержке; несправедливость заставляла нас встать на его сторону. "Пусть хоть иногда повеселится, - говорили мы, - клянусь Гераклом, он это заслужил". Если, когда мы ожидали приказов, его снова поглощала улица женщин, мы смеялись и решали все за него сами, говоря между собой, что когда подвернется настоящая работа, он будет тут как тут. Если он напивался, то не до глупости, и мы терпели от него изрядные измывательства, потому что даже пьяным он не терял своего обаяния. Но мы редко видели его на кораблях. Гребцы наши были не самым лучшим народом - они остались нам после того, как Лисандр прошелся по рынку, выбрав товар получше; если плата задерживалась, они ворчали и сыпали проклятиями даже при нем, зная, что мы не решимся их выгнать. Он превращал все в шутку или притворялся, будто не слышит; но я думаю, что душа у него горела - даже из-за таких подонков. Он любил быть любимым, как другие любят быть влюбленными.

Я считал, что именно по этой причине, а не по лености и вялости, он все реже и реже поднимался на борт, а посылал вместо себя своего друга Антиоха.

Не стану делать вид, что я, как многие, не любил этого человека. На "Сирене" Лисий всегда предлагал ему вина - мне он объяснял, что получает удовольствие, слушая человека, который так хорошо знает свое дело. Антиох кичился своим мореходным искусством - но он и был отличным моряком, приученным к морю с детства; он мог и управлять кораблем, и сражаться на нем, и под его взглядом съеживались даже самые большие мерзавцы из гребцов. При нынешних обстоятельствах он куда лучше подходил для обучения людей в гавани, чем Алкивиад; да и юмора у него хватало, иначе, можете быть уверены, они не оставались бы друзьями так долго. Но если он попадал на корабль, где триерарх, блюдя свое достоинство, соглашался принимать его приказы только через кормчего, а иначе не слушал их совсем, то быстро терял терпение и не особенно заботился о выборе слов. Он вышел из народа; если он не желал, чтобы ему швыряли это в лицо в таком городе, как Самос, я не стану винить его; но он был очень обидчив. Тем более, что Алкивиад, судьбу которого он делил все годы изгнания, не потерпел бы и слова против него.

Вскоре с деньгами стало так туго, что Алкивиад решил лично отправиться собирать контрибуцию с задолжников. Он увел половину флота на север, к Геллеспонту, а вторую половину оставил сдерживать спартанцев. Он нашел в себе силы проверить корабли своей эскадры, но тут же снова отправился к девкам; разнеслась весть, что старшим начальником на Самосе он оставляет Антиоха.

До полуночи в нашей хижине было полно народу - мужи толпились, бранились, пили наше вино и толковали, что они бы сделали, со всем жаром людей, которые не могут сделать ничего. Наконец некоторые из них решили отправить депутацию к Алкивиаду и предложили Лисию возглавить ее.

– Я вам желаю удачи, но на меня не рассчитывайте, - отвечал он. - Я прибыл на Самос командиром гоплитов; мои люди повысили меня голосованием. Я не строил свой корабль, не оснащал его, не я плачу своему кормчему. Собака собаку не ест.

– Не равняй себя с этим парнем, - возразил кто-то, - ты человек благородный - это другое дело.

– Скажите Отцу Посейдону, чтобы в следующий раз поднял бурю. Старина Синебородый - первый демократ. А если собираетесь заглянуть к Алкивиаду, так помните, что к столь позднему часу у него уже будут все гости, какие ему нужны.

При этих словах кое-кто поостыл; но самые сердитые уговорили один другого и отправились. Полагаю, они застали Алкивиада с любимой девушкой новой, по имени Тимандра, - и он вовсе не желал, чтобы его беспокоили. Он коротко сказал им, что был назначен командовать войском демократов, ни о каких изменениях на этот счет он не слышал, а командование флотом передал лучшему моряку в нем. Эти слова и взгляд широко раскрытых голубых глаз, холодный, словно ветер с гор, заставили их удалиться, поджав хвост. А он отплыл на следующий день.

Перед самым отходом он собрал совет триерархов - не для того, чтобы объясниться, а для того, чтобы приказать нам в его отсутствие вести только оборонительные действия и не ввязываться в битву, если ее можно избежать. Нас оставалась всего половина, а у Лисандра стоял в гавани весь флот.

В то время я был изрядно занят. Самосцы готовились провести Игры Геры и, узнав, что я - увенчанный победитель, попросили помочь готовить своих мальчиков-бегунов. Мне это занятие понравилось: нашлось там несколько юнцов, давать которым советы было чистым удовольствием; поэтому я слушал вполуха, когда люди жаловались на Антиоха, на грубость, с какой он обвинял триерархов, что они позволили владычеству на море ускользнуть у себя из рук. Теперь, когда Алкивиад уплыл, он гонял нас на учения вдвое чаще. Лисий и некоторые из молодых триерархов, которые действительно хотели чему-то научиться, не возражали; но другие, которые сами были владельцами своих кораблей, страшно злились, что должны мотаться туда-сюда по приказу какого-то кормчего, и готовы были съесть его без соли. В недолгом времени он решил, что нам нужен наблюдательный пост на Дождливом мысу, по другую сторону пролива, на тот случай, если Лисандр попытается проскользнуть на север и перехватить Алкивиада на обратном пути. Отобрал десятка два кораблей и поместил их за проливом, в Ионии.

Мне это казалось глупостью. В глубине Самоса хватало высоких гор, с вершин которых видны обширные морские просторы, сливающиеся с небом, и острова, ныряющие в облаках, словно дельфины. Мы держали там дозорных, и те могли в любой момент сообщить нам, что затевает противник в Эфесе. И в самом деле, именно один из этих людей, загнав своего мула, примчался в Самос с известием, что прямо перед эфесской гаванью идет морское сражение.

Ему потребовалось несколько часов, чтобы спуститься с горы. Мы подготовились к бою, сняв мачты и весь такелаж, и ждали в полной готовности. Потом с восточных холмов прибыл другой дозорный и доложил, что над Дождливым мысом поднимается огромный столб дыма, словно бы там развели костер из трофеев.

Нам не пришлось долго оставаться в неведении. В подтверждение этих новостей на юг через пролив доковыляли охромевшие корабли, те, что уцелели, с полупустыми скамьями для гребцов и расшатавшимися брусьями набора, с усталыми и прибитыми бедой людьми; палубы их были переполнены ранеными и полуутопленниками, спасенными с тонущих кораблей. Мы помогли выгрузить на берег раненых и послали за дровами, чтобы устроить огненное погребение мертвым.

После трех лет непрерывных побед мы уже позабыли вкус поражения. Мы были войском Алкивиада; когда мы входили в таверну, все прочие воины расступались перед нами, а то и вовсе уходили, если им довелось недавно показать спину в бою, ибо мы не со всяким садились пить - и не делали из этого тайны.

Корабль за кораблем вползал в гавань, подтверждая историю, в которую мы сперва не хотели верить. В то утро Антиох отплыл со стоянки - в дозор, как он сказал, - с парой кораблей, спустил парус перед входом в эфесский порт и на веслах двинулся в гавань, проходя прямо по носам боевых кораблей Лисандра, вытащенных на берег, выкрикивая оскорбления, пока самые готовые к бою не бросились в погоню за ним. Афиняне на Дождливом мысу, видя, что началась схватка, послали несколько кораблей на помощь; спартанцы прислали подкрепление своим, и так до тех пор, пока оба флота не ввязались в бестолковую драку, по частям и вслепую, и, конечно, исход получился именно тот, какой можно было предвидеть, учитывая хотя бы просто их численное превосходство.