В двери громко и звонко щелкнул ключ. Вошел дежурный.

– Фамилия?

– Бушуев.

– Имя-отчество?

– Денис Ананьич.

– Пойдете со мной.

Денис лениво встал. Внакидку надел на плечи пальто.

– На допрос, что ль?..

– Этого я не знаю.

– Ну не знаешь, так и – не знаешь… – согласился Денис и вышел из камеры.

В большом, хорошо обставленном следовательском кабинете его ждал сам Арсений Георгиевич Берг. Он сидел за массивным, но почти пустым письменным столом и перелистывал дело Дмитрия Воейкова. В углу, возле другого стола, сидели и перерывали какие-то бумаги двое помощников: у одного был чин капитана Государственной безопасности, у другого – старшего лейтенанта. Арсений Георгиевич был в штатском в сером костюме, в скромном, со вкусом подобранном галстуке и в ослепительно белой крахмальной рубашке.

Берг пожелал сам вести дело Дениса Бушуева.

За решетчатым окном был виден внутренний двор тюрьмы и вверху – клочок чистого, голубого неба. И когда Дениса ввели в кабинет, то он прежде всего отметил, что на дворе – день. Увидев Берга, он почему-то совсем не удивился этому, к досаде самого Арсения Георгиевича, который ожидал, что Бушуев будет огорошен этой встречей. Ведь с тех пор, как они виделись на пароходе «Крым», прошло много лет. За это время Арсений Георгиевич сделал головокружительную карьеру. Не менее головокружительную карьеру сделал и Бушуев: от никому не известного молодого волжского лоцмана до крупного писателя, лауреата Сталинской премии. Но была одна существенная разница между этими двумя карьерами: Арсений Георгиевич ждал повышения по службе в самом скором времени, Бушуев же свою карьеру кончил так же головокружительно, как и начал ее. Мало того, из всесоюзной знаменитости легко и быстро превратился в ничто.

Видя, что никакого эффекта из этой встречи не выйдет (Денис лишь рассеянно скользнул по Бергу усталыми глазами и перевел их на клочок голубого неба в окне), Берг сделал знак, чтобы все вышли, и, когда конвоир и те двое, что сидели за вторым столом, вышли, предложил Бушуеву сесть. Бушуев грузно сел в тяжелое кресло возле письменного стола.

– Узнаете? – спросил Берг, чуть улыбаясь и поглаживая короткими пухлыми пальцами свинцовые волосы на затылке – он еще больше поседел с тех пор, когда Денис встретил его в салоне «Крыма».

– Да, узнаю.

Денис сказал это негромко, но с оттенком явной иронии. Перед Бергом лежал чистый лист бумаги, с размашисто выведенным на нем заголовком: «Протокол допроса»… Но за всю их беседу, при этой, первой встрече, он не сделал ни одной заметки.

– Жену арестовали? – спросил Бушуев.

– Да, конечно. Вчера.

– Как она себя чувствует?

– Плохо… – сознался Берг.

Он чуть прикрыл льдистые, холодные глаза пухлыми, красными веками и вспомнил Ольгу – до чего же она была хороша!

Дениса арестовали первым, а через сутки – Ольгу Николаевну. Но Денис сразу же приготовил себя к тому, что ее тоже арестуют, и сообщение Берга его не удивило. Только глаза его слегка сузились, и рывком, до боли сжалось сердце. Еще до ареста, видя, что над их головами собирается гроза и что скрывать от Ольги смерть брата становится все труднее и труднее, Денис рассказал ей все. И теперь вспомнил, как подстреленной птицей билась Ольга…

– Очень хорошо вы прочли «Грозного» в Колонном зале… – вдруг сообщил Берг, с трудом отрываясь от воспоминаний об Ольге – он сам присутствовал при ее аресте.

– Да, неплохо… – охотно согласился Денис. – Особенно приятна, знаете, реакция публики…

Берг понял, что Денис издевается над ним, и решил отплатить.

– Но была, знаете, еще и другая реакция, – в тон Денису ответил Берг. – Реакция, которая и привела вас сюда. То есть, вообще-то говоря, вы рано или поздно все равно попали бы сюда, но эта «реакция» очень ускорила ваш арест.

Берг помолчал и, внимательно следя за выражением лица Бушуева, сказал:

– Я говорю о товарище Сталине, который совершенно случайно слышал по радио ваше замечательное чтение… Так что вы можете законно гордиться двумя вещами: во-первых, ваше выступление слышал великий Сталин, и, во-вторых, арестованы вы, так сказать, «с высочайшего повеления».

Денис вдруг откровенно рассмеялся. И этого не ожидал Берг.

– А ведь вы в эту минуту сами, между прочим, иронизируете над великим товарищем Сталиным, – смеясь, сказал Денис. – Ну-ка, давайте на откровенность?..

Игра пошла интересная.

Берг понял, что расчет Дениса построен на том, что он, Берг, придет в негодование от такого кощунства и этим негодованием доставит наслаждение Бушуеву. Не дать. Во что бы то ни стало – не дать.

– Очень может быть, – сказал он.

– Что – очень может быть? – не понял Денис.

– Очень может быть, что и я иронизирую над товарищем Сталиным, – спокойно сказал Берг. – Честно признаюсь вам, что я частенько прямо-таки издеваюсь и над скудоумием нашего дорогого и любимого, и особенно над его вкусами. Вспомните-ка его надпись на бездарной горьковской поэме – «Эта штука посильнее, чем „Фауст“ Гёте. Любовь побеждает смерть…»

– Ах, вы… тоже? – обрадовался Денис, понимая в то же время, что где-то и в чем-то он уже побежден в игре с Бергом.

– Тоже… – серьезно сознался Берг. – К последней же мудрой сентенции насчет любви, побеждающей смерть, я бы еще прибавил: «А Волга впадает в Каспийское море»… Но ведь вот в чем дело и вот в чем разница между мною и вами. Вы уже попались и сидите. Я же с моим невинным похохатыванием над товарищем Сталиным никогда не попадусь – уж будьте уверены! Если бы вы, допустим, это мое невинное и чистосердечное – заметьте: чистосердечное – признание захотели использовать… ну, скажем, в целях самозащиты или так просто, из желания сделать мне маленькую неприятность, то ведь как это будет рассматриваться?

Берг, как католические монахини, сложил пухлые ладошки и положил подбородок на концы пальцев. Денис молчал.

– А рассматриваться это будет так: как провокация с вашей стороны и как клевета на крупного представителя советской законности. И привлекут вас… – он вдруг весь заколыхался от смеха. – Да я же, я же – больше некому – я же и привлеку вас по новой статье за клевету…

И, достав платок, он стер с уголка левого глаза набежавшую слезу, весело глядя на Дениса.

Бушуев, чуть наклонясь, долго смотрел на Берга, не зная, что ответить.

– Подлец, однако, вы порядочный… – тихо и раздельно сказал он, наконец.

Это ничуть не рассердило Берга.

– Не больший, впрочем, чем вы… – серьезно сказал он. – В самом деле, почему я больший подлец, чем вы? Вы, ненавидя Сталина, угодливо служили ему… ну, если не лично, – в ваших писаниях, насколько я помню, о Сталине нигде не упоминается, кроме аллегорического «Грозного», – то служили верой и правдой его и ленинской затее с коммунизмом. Писали во славу этой затеи. А я, тоже не очень долюбливая нашего великого, допрашиваю его врагов. Так в чем дело? Мы с вами квиты. И ярлычок «подлец» так же идет к вам, как и ко мне, и так же отлично идет к нам обоим орден Ленина.