– Гад!.. – вырвалось у Светлова, когда за мушкой револьвера появилось избитое лицо Гриши.

Выстрела Гриша не слышал. Взмахнув костлявыми руками, он легко опрокинулся навзничь, рядом с валявшейся на снегу шапкой-кубанкой. Ни стона, ни крика.

Навстречу Дмитрию из кустов, куда ныряла тропинка, поднялись сразу двое. И они тянули к нему черные рыльца револьверов. Поняв, что он погиб, Дмитрий бросился было в сторону, в сугробы пышного снега, но два-три выстрела, раздавшихся почти одновременно, разом скосили его. Он упал, сначала на колени, потом – на руки, мотая головой. С подбородка капала на снег черная кровь.

Прямо перед собой он увидел пушистые, чистые, разноцветно сверкавшие под лунным светом звездочки снежинок: розовые, белые, голубые… Как они были чисты и хороши!

«Какое же это созвездие?..» – подумал Дмитрий.

И ткнулся лицом в снег. Белая рубашка пузырем вздулась на его спине.

XXV

Денис Бушуев стоял перед зеркалом и надевал воротничок к рубашке. Через час ему предстояло читать на литературном вечере в Колонном зале Дома Союзов. Ольга, уже одетая, унимала в детской раскапризничавшуюся Танечку.

Денис был мрачен. Приехав в Москву, он все в ней возненавидел, и его сильно тянуло назад, в Отважное, к этому странному, необыкновенно полюбившемуся ему человеку – Дмитрию. И, завязывая галстук, он думал все время о том, о чем одном мог думать в последнее время: как спасти Дмитрия и перекинуть его через границу, пока не поздно.

– Чёрт! – выругался Денис, стараясь вставить запонку в туго накрахмаленный воротничок. «Вечная история с этими воротничками, – подумал он. – То ли дело водницкий китель!..»

Зазвонил телефон.

– Телефо-он! – весело и протяжно крикнула из детской Ольга.

Звонил учитель Квиринг из его, Дениса, отважинского дома.

– Денис Ананьевич, по просьбе вашего отца, я взял… Я взял на себя тяжелое поручение… – тихо начал было Квиринг и вдруг смолк.

У Дениса остро и больно кольнуло сердце, помутилось в глазах.

Слышно было, как Квиринг вздохнул и вдруг спокойно и твердо сказал:

– Час назад убиты Григорий Григорьевич и еще какой-то незнакомый человек возле бани Колосовых…

И Квиринг рассказал то, что знал – а знал он очень немного.

Бушуев не сказал ни слова. Первая мысль его была – о Дмитрии, вторая – об Ольге. Он молча, чуть вздрагивающей рукой положил трубку.

– Кто звонил? – снова крикнула Ольга.

– Никто… Ошиблись номером… – громко ответил Бушуев и, качнувшись, вцепился длинной и сильной рукой в косяк двери.

«Наверно, эта противная Варька проверяет – где Денис», – подумала Ольга и, накрыв дочь голубым стеганым одеялом, поцеловала ее.

– Спи, доченька… Скоро приедет бабушка Ульяновна с братцем твоим.

– С Алешей?

– Да, с Алешей. Спи…

– В зоосад пойдем тогда? – лепетала девочка.

– Обязательно. И Алеша уже у нас навсегда останется… – сообщила Ольга и подумала о том, как трудно будет забрать мальчика у Ульяновны. А забирать уже была пора – пора было приступать к его воспитанию.

Между тем Денис, шатаясь, как пьяный, тяжело пошел наверх, в кабинет, и сел там в кресло, бессмысленно и страшно глядя перед собой. Как, что сказать Ольге? И что вообще теперь делать? Как жить?..

И вдруг он встал, с треском разломил вечное перо, которое, садясь в кресло, машинально взял с письменного стола, и уже твердо, определенно зная, что именно теперь надо делать, пошел вниз.

– Ну куда ты, Денис, пропал? – недовольно спросила Ольга, когда он сошел вниз. – И все еще не одетый!.. – всплеснула она руками.

И вдруг, взглянув на него, помрачнела:

– Ты что? – тревожно спросила она.

– Ничего.

– Тебе плохо?

– Нет… Впрочем, лгу: чувствую я себя неважно… Где мой галстук?

Повязывая галстук, он в зеркале видел отражение Ольги, с мягкой, нежной улыбкой, полной счастья, наблюдавшей за ним. Темное платье к ней очень шло – красота ее как-то особенно расцвела за последнее время. И это Денис, смотря на нее, отметил, но не с радостью, а – с болью и тоской.

XXVI

Тысячами разноцветных огней сверкали хрустальные люстры. Белые, стройные колонны по бокам огромного зала выстроились, как могучие каменные часовые.

Конферансье взбежал на эстраду; развязно, мастерски взбежал.

– Писатель-орденоносец, лауреат Сталинской премии… – он сделал выразительную паузу.

– …Денис Бушуев! – артистически выкрикнул он и, показывая стозубовый рот в заученной улыбке, почему-то поднял вверх руки. Второе слово – «Бушуев» – уже утонуло в громе аплодисментов.

Взойдя на эстраду, с застывшими, как лед, глазами, высокий и стройный, Денис Бушуев остановился и слегка огляделся. Сотни белых пятен лиц зрителей обратились к нему – из партера и с хор, что шли по-за колоннами, высоко наверху.

Аплодисменты, с появлением на эстраде Дениса, загремели еще дружнее и еще оглушительнее. Денис скосил глаза на край пятого ряда – там сидела Ольга. Он мгновенно заметил ее; смешно морща нос, она улыбалась ему и мотала головой, что надо было переводить так: «Смотри же, читай хорошо». И – еще: «Мучительно люблю тебя, мучительно…»

Еще в то время, когда шла программа 1-го отделения, и позже – в антракте, Ольга не переставая шарила глазами по публике, отыскивая Варю, и, убедившись в том, что соперницы в зале нет, – успокоилась.

Вдруг Бушуев увидел на другом конце пятого ряда возле колонны чьи-то глаза, холодные и внимательные. «Берг! – сразу вспомнил Денис. – Он, точно… Берг». Они встретились взглядами, и Бушуеву показалось, что Берг чуть, одними губами, усмехнулся. Вот он повернулся и что-то стал быстро говорить соседу, сверкая золотом зубов.

Бушуев отвернулся. Он по-прежнему молча стоял, пережидая гремевшие аплодисменты – русский народ щедр на аплодисменты, да кроме того – многие в зале были искренними и горячими поклонниками Дениса Бушуева.

Впереди и чуть слева от Бушуева стоял микрофон – вечер транслировали по радио. Когда аплодисменты стали стихать, Бушуев, часто и много читавший с эстрады, заметил, что микрофон находится слишком далеко. Он подвинулся ближе, решительно ступив несколько шагов.

К нему подошел конферансье и шепнул: «С чего начнете, товарищ Бушуев?» Денис сказал. Конферансье выпрямился:

– Сцена смерти партизана Семенова из поэмы «Матрос Хомяков»!.. – громко и выразительно сказал конферансье в наступившей тишине и, бесшумно ступая черными лакированными ботинками, пошел за кулисы.

Денис Бушуев читал предпоследним во втором отделении. До него, в первом отделении, читали Александр Шаров, Маргарита Крылова, Борис Густомесов и другие. Успех был у всех сравнительно одинаковый – публика принимала выступавших хорошо и дружно. Не повезло лишь Борису Евгеньевичу Густомесову, плохо читавшему, потому что Денис Бушуев испортил ему настроение перед началом. Усадив Ольгу, еще до начала первого отделения, Денис Бушуев сразу же ушел за кулисы, в знаменитый Круглый зал, где собираются выступающие, и больше уже не выходил в зрительный зал, знал – «будут пялить глаза», а он этого терпеть не мог. Тут, в Круглом зале, он впервые за много лет столкнулся с Борисом Густомесовым, который боялся его и старался не попадаться на глаза Денису. Столкнулись они лицом к лицу. Густомесов хотел было сделать вид, что не узнал Дениса, но Денис крепко схватил его за руку повыше локтя, насильно остановил его и спросил, зло усмехнувшись: «Ну, кого еще изнасиловали за это время?..» Красивое лицо Бориса Евгеньевича мгновенно стало меловым. Он попробовал было вырваться, но – куда тут – сила у Дениса была страшная. «И вот что еще, – продолжал Денис уже строго и серьезно, – вы бы хоть сыном-то поинтересовались, что ли…» И, выпуская руку Густомесова, уже тихо и примирительно сказал: «А мальчик чудный… И с моим Алешкой они молочные братья – выкормила их Финочка молодцами».