Мое чудное настроение резко падает, как только я добираюсь до дома. В квартире тихо и темно.

Я не кричу: «Здесь есть кто-нибудь?», как это обычно делают персонажи фильмов ужасов. Стучусь в комнату Энди и — медленно и осторожно, словно ожидая, что оттуда вылетит нетопырь, — приоткрываю дверь ногой. Комната абсолютно пустая — лишь хрустальный шар одиноко поблескивает под потолком. Нетопырей тоже нет. Закрываю дверь. Тащусь в ванную. Резервная полка пуста. Делаю глубокий вдох. В воздухе еще чувствуется едва уловимый лимонный запах лосьона после бритья. Шагаю к окну и резко распахиваю его. Холодный воздух врывается внутрь, выдувая остатки лосьона. «Вот так», — говорю я. — «Вали отсюда!» С достоинством выхожу в коридор. Когда звонит телефон, трубку я поднимаю, совершенно не задумываясь: словно мамаша, берущая на руки плачущего малыша.

— Алло?

— Нэт?

Нееееееееееееееееет!

— Да, — говорю я скорбно.

— Идиотка! Это я — Бабс. Даже не верится, что ты мне не перезвонила! Я очень зла на тебя!

Как-то раз я послала Бабс в видеопрокат — взять что-нибудь «про девчонок», и она вернулась с «Жанной д’Арк».

— Тут тебе и история, и костюмы той эпохи, и девчонка в главной роли! — раскричалась она, увидев мое разочарование. — Чего тебе еще надо?

— Но это же про ВОЙНУ! — завопила я.

Мне казалось, я выразилась ясно и понятно. Как всегда, впрочем. Она знает меня так хорошо, что для меня всегда неожиданность, когда Бабс не может прочесть мои мысли. Особенно когда они такие виноватые, как сейчас. Я чуть было не начинаю умолять: «На самом деле, мы вовсе не целовались! Саймон был пьян!», как Бабс вдруг добавляет:

— Ты такая скрытная! Почему ты не сказала мне, что ищешь работу?

У меня отвисает челюсть. Деформация в мозгу такая, как если бы кошки вдруг начали гавкать. Наконец мне удается выдавить из себя:

— Что ты имеешь в виду?

— Что я имею в виду?! — гаркает Бабс. — Представь: я у своих родителей и что я слышу?! Я слышу, как мама болтает с Шейлой про то, что тебе придется работать в химчистке, хотя ты и не хочешь, — и это после того, как я решила, что все уже на мази и что ты собираешься заняться внештатным пиаром. Какая же ты все-таки! Помнишь, на днях, когда мы с тобой разговаривали, ну, ты знаешь, про супружество? Ты же ведь ни словом про это не обмолвилась.

Я сглатываю слюну. «Думай, Натали, думай. Наверняка он ей ничего не рассказал. И Франни, судя по всему, тоже. Это твой шанс». Открываю рот, из которого выходит буквально следующее:

— Ну, тот вечер, когда мы с тобой говорили о, ну, о супружестве, был вечером для, э-э, разговора о супружестве. И я думала, что было бы неправильно в такой вечер поднимать вопрос о, мм, химчистках.

Бабс смеется.

— Так ты что, совсем бросаешь пиар?

— Наполовину, — говорю я. — Буду время от времени писать кое-какие пресс-релизы. Вряд ли это означает: заниматься пиаром. Да это и не важно. С пиаром покончено.

— Тогда чем же ты собираешься заняться?

— Еще не решила. Я пока не думала.

— Я так и знала! — громче прежнего кричит Бабс. — Обычная твоя нерешительность! В общем, я тут кое-что для тебя придумала, на первое время. Вдруг тебе понравится. Да, возможно, зарплата не ах, но все лучше, чем отпаривать рубашки с утра до вечера. Ну-ка попробуй угадать.

— Понятия не имею, — блею я. Утирая пот со лба, пытаюсь понять: что же, черт возьми, произошло, что Бабс вдруг так расщебеталась? Я думала, она на грани развода.

— Ты могла бы — это пока всего лишь предположение, хорошо? — поработать в кулинарии!

— В кулинарии у твоих родителей?

Думаю, я меньше удивилась бы, предложи она мне записаться в пожарные.

— Нет, — с издевкой говорит Бабс. — У «Сейнзбериз».

Я — в кулинарии? Да это же все равно, что предложить куренку лис сторожить! Господи, кошмар какой! В окружении продуктов по десять часов в день! А себе я уже не доверяю: боюсь, не выдержу! Я ведь уже раз оступилась! Моя воля ослабла! Поезд ушел без меня! Работать на родителей Бабс… И они будут все время уговаривать меня покушать! Я превращусь в птенца, которому в глотку постоянно пихают червячков! С тем же успехом можно паковать сумки и прямиком двигать в клинику.

— Какая замечательная мысль.

Бабс вся сияет от удовольствия: я буквально слышу это в ее голосе.

— Ты тогда очень помогла мне. Я поплакалась тебе — и словно к психотерапевту сходила: почувствовала, что в голове все опять встало на свои места. Мне кажется, Сай догадался, что как-то не так у нас. Думаю, он почувствовал, что я на пределе. Мне даже не пришлось ничего ему объяснять. Прикинь! Последние несколько дней он приходит домой вовремя, покупает мне цветы и один раз даже приготовил ужин, повар из него, правда, тот еще, но разве это важно? А сегодня утром он присел ко мне на кровать и принялся извиняться за свои загулы: сказал, что все это из-за стресса на работе, что он совсем меня не жалел, что просит прощения, и что хочет все исправить. И что ты думаешь? Он пригласил меня на уикэнд в Прагу! В Прагу!!! Сегодня!!! Мы уезжаем в аэропорт через десять минут!

Тут ее голос переходит в шепот:

— Вообще, я не очень-то ему верю, ну, насчет всех этих стрессов на работе, и все-таки я оптимистка. В смысле, сейчас очень подходящий случай все наладить. Странно, правда? Наладить. Имеем в виду любовь, а слово такое, будто говорим о работе.

— Знаю по опыту, — хриплю я, — это и есть работа. С той минуты, как мужчина начинает наблюдать за тобой из дальнего угла комнаты, а ты изо всех сил стараешься сидеть прямо, усиленно втягивая живот.

Бабс хихикает:

— Ну нет. Это только с тобой так, дорогуша. Ну, и что ты обо всем этом думаешь?

— Я думаю, это… мм, хороший признак, — отвечаю я медленно, а сама думаю: «Черт, а может я и вправду помогла (меньше всего этого желая и так неуклюже, что дальше некуда) спасти их брак».

— В общем, смотри сама, если все-таки решишь поработать в кулинарии, предложение остается в силе. Тогда звони моей маме в эти выходные, ты же знаешь моих родителей — для них нет понятия «расслабуха». Думаю, ты можешь начать уже на следующей неделе. Но я на тебя не давлю, просто ты выручила меня, и я хочу выручить тебя. Ладно, Нэт, мне пора, еще созвонимся. Пока!

— Пока! — говорю я вслед.

Тащусь на кухню, с трудом держась на ногах.

— Снова облажалась, — докладываю я чайнику.

Вот вам еще одна моя проблема: я абсолютно не умею объясняться. Поэтому предпочитаю страдать молча: скажи я хоть слово — страданий будет значительно больше. И не только у меня — у Бабс в том числе.

Только я берусь за веник, — подмести пол на кухне (я всегда чувствую себя гораздо лучше, когда в квартире порядок), — как раздается звонок в дверь. Точно так же, как и у всех остальных городских девушек, мой «рефлекс Павлова» срабатывает исключительно на телефон. Я не доверяю людям, у которых хватает наглости заявляться без предварительного звонка. Прищурившись, тихонько заглядываю в глазок — и буквально отпрыгиваю назад. Он-то что здесь делает? Пришел заломить мне руки, оттащить к сестре и заставить во всем сознаться? Строю неприветливую гримасу, затем приклеиваю на лицо улыбку и открываю дверь.