Я выхожу на вокзале Гипериона и прокладываю себе дорогу через толпу, собравшуюся на платформе, – эти люди собираются штурмовать состав, чтобы отправиться в цитадель на работу. Среди них есть зеленые и серебряные, но большинство составляют медные. Все они защищаются от холода, застегнув на все пуговицы одинаковые дорогие пальто, закутавшись в шарфы и натянув поглубже темные широкополые шляпы. Я извиняюсь, проталкиваясь мимо них, но они не слышат. В ушах у них светящиеся наушники. В глазах мерцают голографические контактные линзы. Я пускаю в ход локти. Я такая низкорослая, что не вижу, куда идти, и меня чуть не затаптывают, когда из динамика раздается: «Двери поезда закрываются. Будьте осторожны! Двери поезда закрываются…»

Вокзал Гипериона напоминает мне Лагалос. Это огромная пещера из камня, где царит суматоха и разносится гулкое эхо объявлений. На платформах мельтешат пассажиры из самых дальних уголков республики: алые с терранских латифундий, загорелые, обмотанные шарфами; худощавые парни-синие из какой-то орбитальной летной школы в стильных черных куртках; безумные биомодифицированные местные зеленые, слушающие грохочущую музыку из наплечных динамиков. Все это перемешано, словно рагу в котелке Авы. Я прохожу мимо фешенебельных магазинов с движущейся рекламой; она демонстрирует дорогие с виду вещи на дорогих с виду розовых.

В вестибюле с картами я случайно касаюсь экрана, и голограмма разворачивается вбок, показывая варианты путешествий, в совокупности напоминающие клубок змей. От этой картины мне становится дурно. И я понятия не имею, как работает этот чертов аппарат по продаже билетов! Стоящая за мной желтая нетерпеливо притопывает.

Внезапно меня охватывает паника. Я торчу тут, как натертый палец на ноге. Мне хочется убежать, вернуться в цитадель, валяться там на кровати и смотреть голографические фильмы. Кавакс на целый день забрал Софокла на озеро Силена на какую-то секретную встречу, так что у меня нет никаких обязанностей.

Нет. Гиперион – жемчужина империи. Я смотрю на резьбу, покрывающую камни вокзала. Ава, ты бы убила за возможность увидеть это.

Я в долгу перед ней, и потому должна попытаться осуществить свои планы.

Ошеломленная транзитными картами, я покидаю вокзал и отправляюсь в путь пешком. По крайней мере, я могу положиться на свои ноги и GPS в датападе. До галереи всего пять километров. Половина того расстояния, которое мы с Лиамом преодолевали по дороге к полям клубники.

Останавливаюсь возле маленького кафе на сверкающем бульваре. Группа дворников-бурых в серых комбинезонах собирает мусор с помощью захватных устройств. На площади растет толпа протестующих сторонников «Вокс попули» – там выступает какой-то спикер. В стороне от обсаженной деревьями пешеходной аллеи, за цветущими кустами, заваленными мусором, начинается грандиозный спуск к нижним уровням города.

За ограждением многоэтажные жилые здания уходят вниз на такое же расстояние, как и вверх. Я лишь сейчас осознаю, что нахожусь в километре над поверхностью Луны, и меня мутит.

Флаеры тяжело двигаются по воздушным бульварам, словно мигрирующие жуки. За ними – слой смога и тумана, в котором смутно светятся огни. Еще один город, скрытый за серой пеленой. Сумасшедшая картина, па. Она заставила бы тебя оторвать взгляд от головизора. Возможно, даже вызвала бы у тебя улыбку.

Захожу в ближайшее кафе, чувствуя головокружение, будто я немного пьяна. Огромное меню приводит меня в замешательство, и я заказываю кофе и пирожное. Я впервые после лагеря 121 трачу деньги, и один лишь кофе стоит четверть моего дневного заработка.

Кассирша-бурая вздыхает, когда я плачу купюрами, а не кредитами с карточки, и устраивает целое представление, копаясь в кассе в поисках сдачи. Как только она ее отдает, я устраиваюсь в уголке и пробую кофе. Конечно же, кофе хорош, но пирожное меня просто ошеломляет! Слоеное, маслянистое, с шоколадом и орехами внутри. Ава, ты бы продала парочку своих детей за кусочек такого пирожного. Видишь, я могу получать удовольствие. Я обычная гражданка.

Смотрю в окно на пешеходов и, несмотря на то что меня окружает множество людей, чувствую себя одинокой. Они часть этого мира, поэтому могут баловать себя вкусным кофе каждый день. У них есть нужные навыки. Они ходили в школу. Они разбираются в компьютерах и во всяких продвинутых вещах. Мне до них далеко.

Все, что я умею, – быть служанкой. А прежде я была рабыней. Представляю себя на интервью – так, как это показывают по голографическим каналам. Сидящий напротив меня крупный мужчина в костюме спрашивает, что я умею, а я говорю ему, что знаю, как ухаживать за пауками-шелкопрядами и защищать их от жуков и как сделать, чтобы они гнездились ночью. Я знаю, как подкупить всякое ничтожество, как торговаться за унцию сахара, как мотать на ус разные слухи, чтобы не попасться в лапы банде в лагере 121…

«Эти знания могут пригодиться только ржавым, милочка моя, – говорит он. – Мы в них не нуждаемся. Вы не пробовали заняться уборкой?»

Музей просто замечательный, чистенький, хотя битком набит. Крыло Рассвета Космической Эры переполнено посетителями. Здесь много старинных космических кораблей, подаренных самим регулусом Солнца. Мне приходится проталкиваться через группу синих и бурых, чтобы хотя бы мельком взглянуть на половину экспонатов. Поверх согнутого локтя какой-то женщины я вижу логотип компании того серебряного – крылатую стопу. Она точно такая же, как на наших палатках, продовольственных пакетах и водоочистителе. Точно такая же, как на роботах, заменивших нас в нашей собственной, якобы нерентабельной шахте.

Выставка «История завоевателей» закрыта; вход перегорожен барьерами. Стайка медных передо мной, щебеча, как гелионы в джунглях, судачит об ужасной краже, происшедшей тут несколько недель назад. Сквозь щель в брезенте, закрывающем переднюю часть экспозиции, я вижу, как несколько зеленых встраивают в пол какое-то оборудование, а группа оранжевых и алых ремонтирует мраморную арку, на которой поверх слова «Завоевателей» выжжено: «Членососов».

Я мысленно улыбаюсь.

Я пропускаю залы, посвященные восстанию, – маленькие Конн и Барлоу завопили бы от разочарования – и вместо этого становлюсь в очередь в крыло Свободы. Там я нахожу комнату с бетонными стенами, которая уходит ввысь на несколько этажей, сужаясь к верху и пропуская внутрь лишь тонкую полосу света. Пол усеян бессчетным количеством знаков алых. Они размером с большой палец и сделаны из гибкого металла. Точно такие, как у меня на руках. Каждый из них взят из шахт, уничтоженных Шакалом на Марсе. Это место называется залом Криков.

Он страшный и холодный, и я хочу убежать отсюда. Но остаюсь на месте. Эта инсталляция среди прочих экспонатов внушает наибольший ужас. Какой-то посетитель, немногим старше