придется вернуться и рассказать ее родителям, в чем дело. Ты же знаешь алых: цвет низший, а гонор большой. И если ты заберешь ее в участок, все пойдет наперекосяк. Тем более что она ничего не сделала. Ну мог же ты забыть внести этот случай в систему? – Он оглядывается на толпу. – Избавь всех от головной боли.

– Стефано… – начинает было офицер Рико.

– Тихо, ты, хлопушка!

Офицер Стефано смотрит на меня, потом на улицу, затем на других стражей постарше, конвоирующих флаер, и кивает. Он запрыгивает в него и отключает магнитный фиксатор на моих наручниках. Я осторожно выхожу.

– У меня перед тобой должок, – говорит незнакомец. – Ты чертовски хорошо поступил.

– Не понимаю, о чем ты.

Незнакомец протягивает руку:

– Semper fratres[13].

– Semper fratres.

Стражи закрывают дверь флаера и размашистым шагом идут в толпу, отталкивая любого человека низшего цвета, который оказывается слишком близко. Флаер снова поднимается в воздух и вливается в дорожное движение. Я остаюсь рядом с незнакомцем. Толпа, лишенная своего мученика, рассеивается так же быстро, как и собралась. Некоторые подходят спросить, все ли в порядке. Я киваю, все еще не оправившись от потрясения.

– Притворись, что мы друзья, – говорит мужчина, уводя меня прочь. – Они все еще смотрят на нас.

– Почему вы это сделали? – спрашиваю я, когда он садится на скамейку покурить.

Беру у него сигарету, и он извлекает огонек из кольца на мизинце. Я прикуриваю.

– Это сделал другой алый, – поясняет он. – Я видел, как парень провернул дельце.

– Почему же вы не сказали об этом сразу? – запальчиво восклицаю я.

– Я тебя не знаю, – говорит он. – В наше время нетрудно нажить проблемы.

– Похоже на то, – бормочу я.

– Ты всегда так… агрессивно относишься к людям, которые тратят время, чтобы помочь тебе?

– Нет… я просто… Извините.

– И не было никакого смысла говорить с той золотой, которая зависла там, как разъяренная оса. У таких опасные укусы. Легко угодить в болото.

– В болото? – переспрашиваю я.

– В неприятную ситуацию, – объясняет он. – Филипп. – Он протягивает руку.

Сейчас его голос звучит более непринужденно и игриво, чем при разговоре со стражами. У него озорное лицо и умные глаза, которым словно уже наскучило смотреть на многое, но в меня он всматривается внимательно.

– Лирия из Лагалоса.

– Марсианка? – Он смеется. – Ну тогда хорошо, что они не спросили, откуда я тебя знаю. Марсианка! Ха! Вот подстава. Могло бы все сорваться. – Он гасит сигарету и встает, собираясь уходить.

– Почему вы помогли мне? – снова спрашиваю я.

– Ты похожа на одного человека, которого я когда-то знал. – Он ненадолго умолкает. – И я ненавижу этот гонор высших цветов. Играют мышцами, как будто они все еще на коне. У тебя сегодня счастливый день, Лирия из Лагалоса. Следи за языком, когда говоришь с жестянщиками. Этот Стефано – хороший мужик. Большинство из них сейчас дерганые, как мухи, из-за всех этих террористов и подстрекателей из «Вокс попули».

Он идет прочь.

– Подождите!

Он останавливается:

– Да?

– Я перед вами в долгу, – говорю я и лезу за бумажником. – Вы – мне, я – вам. Так это делается.

– Ты хочешь заплатить мне? – оскорбляется он. – О небо, нет! Не обесценивай удачу, милая. – Он умолкает, пропуская проходящих мимо людей. Кажется, он что-то обдумывает. Его рука лежит на груди, касаясь чего-то под рубашкой. – Ну черт возьми! – говорит он со вздохом. – У тебя такой вид, будто ты потерялась. Как давно ты обитаешь в нашем прекрасном городе?

– Я здесь впервые.

– Ах ты, бедный маленький кролик, – воркует он.

– Я не кролик! – огрызаюсь я.

Он смеется:

– Верно. У тебя зубы больше. Итак, день первый. И что же ты видела? – Я показываю брошюру, и он выхватывает ее у меня. – Несчастный ребенок! Ты так весь день простоишь в очередях. Ладно, так случилось, что мне рекомендовали ходить. Ради колена – ну ты понимаешь. Старая рана. Как насчет того, чтобы отблагодарить меня, составив мне компанию? Иначе мне придется весь день разговаривать с собой. Думаю, это честная сделка. – (Я колеблюсь.) – Обещаю тебе великолепный день – мы проведем его весело и по-братски.

У него лукавые глаза. Но в целом я больше доверяю таким глазам, чем добрым. Добрые меня жалеют.

– Я согласна.

– Отлично. – Он разворачивается. – Уходим отсюда немедленно, Лирия из Лагалоса. – Он похлопывает себя по ноге. – Прыг-скок!

Я нахожу Филиппа забавным. Мы бродим, разговаривая, по уровню Променада, останавливаясь у непопулярной, но прекрасной галереи Паллады, чтобы взглянуть на стеклянные скульптуры, напоминающие застывших танцоров на празднике вручения лавров, и в зоопарке «Церебиан», где обитают кенгуру, зебры и другие вымершие существа, заново воссозданные во плоти и крови ваятелями. Он покупает мне попкорн с карамелью и кардамоном и фруктовый лед. Я раньше такого не пробовала. Мы курим под фонарями, освещающими кроны деревьев в парке Аристотеля, и смотрим, как бродячие собаки гоняются за смирными голубями, прилетающими попить из фонтанов. Филипп рассказывает мне обо всем так, словно я попросила об этом. Он прекрасный оратор, однако использует многие неизвестные мне слова, а некоторые применяет в незнакомом смысле. Чувствуется, что он умудрен жизнью и образован – настолько образован, что насмехается над манерами спесивых дам в мехах и драгоценностях. А ведь я сначала робела перед подобными женщинами.

Ава, тебе бы понравился этот мужчина. Куда до него глупым мальчишкам из городка!

Он, кажется, тоже хочет узнать меня получше. Но расспрашивает не обо мне, как другие, а о том, что я думаю. Я говорю много и сбивчиво, забывая о застенчивости, а он наблюдает за мной, трогая что-то под рубашкой.

Возможно, он старше моего отца, но в нем есть нечто молодое, заставляющее меня улыбаться. Он что-то скрывает – быть может, глубокую печаль. Иногда я подмечаю, как он смотрит на деревья и фонтан, будто давным-давно уже бывал здесь с кем-то. И в такие моменты он всегда прикасается к груди.

Интересно, кого я ему напоминаю?

Я теряю счет времени, забывая, что здесь солнце не садится в конце дня. Когда я говорю, что мне нужно вернуться в цитадель, Филипп заявляет, что проводит меня, после того как мы поужинаем в одном маленьком венерианском заведении. Я колеблюсь, несмотря на урчание в животе, и хочу как-нибудь отговориться, ведь мне никогда не доводилось бывать в настоящем ресторане, а еще я стесняюсь своего ужасного пальто и беспокоюсь, что это будет слишком дорого для Филиппа. Но он настаивает. И это хорошо! Маленький венерианский ресторан – прекраснейшее место из всех, какие я только видела. Салфетки и тарелки белые, будто