Капитан орал, жестикулировал и пытался от меня чего-то добиться, но я так и не понял; ровно через десять секунд в каюту, мешая друг другу, ворвались тощие матросы с огромными красными огнетушителями. И перед тем, как всё исчезло в белом порошковом дыму, я заметил израненного Гречко с обгоревшими усами, выбиравшегося из-под опрокинутого стола.

Минутой позже мы с маршалом сидели в коридоре. Он говорил мне что-то, но в ушах звенело – и я постоянно переспрашивал. Перед глазами всё плыло, и думается, в этот раз меня всё-таки контузило.

– Что?! – вскрикнул я, в очередной раз не разобрав слов Гречко.

Маршал взял меня за грудки, притянул к себе. Из уха у него стекала тонкая струйка чёрной крови:

– Я верил ему! Верил! Он мог всё изменить, а он оказался таким же, как все остальные!

26

На Москву медленно опускались белые хлопья первого снега.

Низко висевшие тучи казались мягкими, как пуховая перина, а крупные пушистые снежинки лишь усиливали это сходство. В сплошной белой пелене привычный городской пейзаж словно растворялся: дальние здания пропали, а те, что поближе, превратились в тёмно-серые тени, будто кто-то экономил ресурсы, затрачиваемые на отображение мира в человеческих глазах.

Погода была полностью под стать настроению. Столица Советского Союза в эти часы была настолько тиха, спокойна и пустынна, что можно было услышать, как от далёкого вокзала отходят поезда: их свистки разрывали утренний воздух, наполненный снегом и сырым туманом, и уносились куда-то за горизонт. Я прислонился к холодной кирпичной стене. Голова была тяжёлой от усталости, веки сами опускались. Я был готов уснуть прямо здесь и сейчас, на первом ноябрьском морозе, стоя на продуваемой всеми ветрами малюсенькой площадке.

– Товарищ маршал Советского Союза! – разнёсся над Красной площадью усиленный микрофонами командный голос. – Войска Московского гарнизона для парада в ознаменование годовщины Великой Октябрьской Социалистической Революции построены! Командующий парадом – генерал армии Еремеев!

Друг напротив друга стояли два серых кабриолета ЗИЛ. На капоте у них изредка вздрагивали небольшие красные флажки – маленькие и яркие, как звёздочки. Один автомобиль принадлежал командующему Московским гарнизоном Еремееву, другой – министру обороны Советского Союза: коренастому мужчине, который из-за широких плеч и низкого роста выглядел квадратным.

Парадные коробки не были безукоризненно ровными, как я ожидал: тратить время на строевую подготовку бойцов в Загорске-9 считали бесполезным, в ногу идут – и то ладно. Не было ни ярких шинелей с начищенными до блеска пуговицами, ни фуражек, ни звёзд, ни лампасов и галунов: площадь была серой, белой и зелёной, лишь алые знамёна и штандарты зябли на сыром холодном ноябрьском ветру.

Специально для парада Красную площадь украсили: на башне за мавзолеем повесили огромный герб Союза, на ГУМ – огромные красные растяжки, изображавшие стилизованного Ленина и бойцов Красной армии, а Исторический музей почти скрылся за огромным щитом с плакатом «Родина-мать зовёт».

Солдаты были в полном боевом снаряжении. Длинные шинели и полушубки, шлемы, маски со светящимися глазами, тяжёлая панцирная броня, пояса с подсумками. Некоторые носили боевые экзоскелеты с навешанными на них листами брони и огромными автоматическими пушками. А за пределами Красной площади, пока невидимые, стояли, ожидая своей очереди, джипы, танки, БТР и ещё солдаты – мотострелки, ВДВ, морская пехота – тысячи людей при поддержке десятков единиц техники. Как в далёком сорок первом году эта армада прямо с парада должна будет отправиться на фронт.

Но я знал, что в этот раз система даст сбой – и все эти люди станут врагами, в том числе и моими собственными. Все заражены ядом Разума, который с минуты на минуту прикажет им обратить оружие не против капитализма, а устроить бойню тут, в самом сердце Страны Советов. Я не знал, что придумал Палыч – визуальным воплощением его плана оказалась лишь сотня роботов из НИИ робототехники, – но очень надеялся, что у него всё под контролем.

Сотня консервных банок против тысяч отборных советских солдат, обученных и вооружённых по последнему слову техники.

– Здравствуйте, товарищи! – громко и почти нараспев произнёс министр обороны.

Солдаты отозвались спустя ровно три секунды.

– Здра! Жла! Тащ! Марш! Советск! Союз! – грянули на всю Москву лужёные глотки. Я увидел, как где-то внизу с дерева вспорхнула перепуганная ворона.

– Поздравляю вас с годовщиной Великой Октябрьской Социалистической Революции!

Снова три секунды.

– Ура-а-а! Ура-а-а! Ура-а-а!

У меня по спине пробежали мурашки, но на этот раз не от холода. Я бывал на подобных парадах: и ноябрьских, и майских, но в этот раз у меня шевелились волосы на загривке – от ужаса. Когда подобная сила на твоей стороне, чувствуешь радость и почти что эйфорию от того, что скоро вся эта орда обрушится на врагов, но сейчас, зная, что скоро эти люди будут стрелять в меня… Я не считал себя пугливым человеком, но по-настоящему боялся встать на пути этой силы. К счастью, теперь я не один – за моей спиной вся мощь Конторы.

Снайпер в чёрной форме и балаклаве шумно выдохнул облачко белого пара. Он оглядывал Красную площадь в оптический прицел, выискивая тех, кто мог бы покуситься на жизнь членов Ставки Верховного Главнокомандования. Четыре человека в пальто и каракулевых шапках сидели на трибуне мавзолея, окружённые многочисленными приближёнными, а пятый – министр обороны – объезжал войска, приветствовал их, получал в ответ порцию неразборчивого рёва и катил дальше. Замёрзшие люди наблюдали за парадом из окон ГУМа и со зрительских трибун, которых я пока не видел, поскольку мешала Кремлёвская стена.

Мы со снайпером сидели на вершине восстановленной Спасской башни. Я сам напросился сюда, сказав, что намерен проследить за парадом, но на самом деле поступил так из обычного любопытства – очень уж хотелось заглянуть за Кремлёвскую стену. Палыч снова включил меня в состав отдела, оформив документы так, будто я был новым сотрудником – новым майором Ивановым, только что выбравшимся из пробирки. Когда шеф знакомил меня с обновлённым составом отдела, хотелось кричать. Те же люди, те же лица, те же привычки, те же личности. Но – не те, что раньше. Другие. «Восстановленные».

Позади меня снег падал пушистым покрывалом на многочисленные строения Кремля. Выбитые окна, рухнувшие стены. После войны мешанину стекла и битого камня разгребли на несколько выдающихся куч, нагнали строительной техники и собрались восстанавливать былое великолепие, но на стройплощадке началась форменная чертовщина. Вначале земля провалилась под вагончиками, в которых жили строители. По счастью, это произошло в рабочее время и никто не пострадал, но знак был нехороший, тем более что вагончики эти упали, судя по слухам, так глубоко, что их не смогли оттуда достать даже подъемным краном.

Потом упавшая бетонная плита убила трёх рабочих. После этого ни с того ни с сего взорвались баллоны с пропаном. Контора рыла носом землю, видя в этом происки диверсантов и вредителей, на всякий пожарный расстреляла трёх попавшихся под руку прорабов с неправильным прошлым, но происшествия продолжались. А затем в Москве заговорили, что кто-то по ночам видел призраки похороненных в Кремлёвской стене партийных бонз, включая ни много ни мало, а самого Сталина.