– Нет, дорогая, – сказала Темис, сама не веря в это. – Уверена, что нет.

В отсутствие «Катимерини» они узнавали новости из других газет. В одной говорилось, что бригадир Паттакос, один из лидеров хунты, посетил остров Ярос, где содержали свыше шести тысяч арестованных. Он заявил, что многих вскоре отпустят.

«Я поверю, только когда это случится», – подумала Темис. И как мы об этом узнаем? Эти люди все время лгут.

Через несколько дней опубликовали список более двух тысяч задержанных, включая членов профсоюзов, врачей, журналистов и художников.

– Даже Рицос! – воскликнула Темис. – Скромный поэт!

– Что ж, правые не сочли его таким уж скромным, – заметил Никос. – Он опасен своим пером, его творения запрещали десятилетиями.

– Это правда, агапе му, – сказала Темис. – Но нельзя же за это арестовывать его.

На второй неделе мая Андреаса Папандреу вместе с отцом официально обвинили в заговоре с целью совершения предательства и свержения монархии.

С момента переворота прошло несколько недель, но жизнь уже странным образом нормализовалась. Слишком рано, думала Темис и переживала, что не было Сопротивления. В то же время ее радовало, что она могла ходить за покупками и готовить еду для семьи, а дети вернулись в школу.

– Что со мной стало? – спросила она себя однажды утром, застегивая блузку перед зеркалом. Она носила старую одежду, в которой выполняла домашние обязанности, и сейчас заметила располневшую талию и седеющие кудри. – Неужели я смирилась?

Темис разочаровалась в себе, но в то же время поняла, что в ней еще горит огонь.

– Если бы меня не заботила политика, – сказала она Йоргосу, – я бы могла просто поливать цветочки и наслаждаться этим летним деньком. Но мне противно то, что происходит. Все это неправильно!

Йоргос старался образумить жену. Иногда он даже прятал газету, когда видел, что фотографии могут вызвать ее возмущение. Так он поступил и в тот день со снимком Фредерики на церемонии посвящения новой главы Православной церкви.

– Королевская семья и церковь держатся за руки с полковниками, – яростно сказал Никос. – Зачем они это делают?

Все сидевшие за столом переглянулись, но ни у кого не нашлось ответа.

Несколько месяцев создавалась видимость нормальной жизни, но в декабре король Константин предпринял попытку свергнуть полковников. Он собрал на севере страны верные ему войска и заявил, что морской и воздушный флот тоже с ним.

– Это гражданская война, – сказал Йоргос, когда они слушали радио. – Войска готовы пойти друг на друга.

Темис не знала, какую сторону презирает больше. Она не станет бороться ни за одну из них и надеялась, что ее дети тоже.

Новый кризис прошел. Лидер хунты, полковник Пападопулос, быстро подавил бунт, и в течение дня королевскую семью вынудили бежать в Рим. Теперь они были в изгнании.

Йоргос больше не прятал газеты с изображением королевской семьи в мехах и драгоценностях. Темис ни капли им не сочувствовала. Напротив, ей доставляло удовольствие то, что они страдают вдали от родины, без возможности вернуться. Столько греков прошли через это, и теперь мало что поменялось.

– Выпустили Андреаса Папандреу! – воскликнул Йоргос, однажды зайдя днем в квартиру.

Если в новостях появлялся хоть малейший светлый проблеск, Йоргос немедленно докладывал жене. Он радостно помахал газетой.

– Все это хорошо, – сказала Темис, – но остаются под арестом еще очень многие… Как насчет других пленных? Теодоракис? Рицос?

Левые обожали как композитора, так и поэта, но хунта их презирала.

– Нечему радоваться, пока не освободят этих двоих – и всех вроде них, – непреклонно сказала Темис.

Йоргос тихо вздохнул. Счастье жены было его самым заветным желанием. Хунта твердо встала у власти, и большинство тех, кто не был арестован и не подвергался гонениям, вернулись к обычным делам.

В последующие годы Темис, как и многие, скрывала свои политические взгляды. Во время диктатуры они казались бесполезными, как старомодные вещи из льна и кружева, которые шила для приданого кирия Коралис и хранила в шкафу.

Несмотря на железную хватку полковников, завладевших сферой политики, экономика страны росла, повсюду наблюдался экономический бум, условия жизни улучшались. В супермаркетах было много товаров, голод ушел в далекое прошлое. Хунта иногда проводила тихие и эффектные репрессии, такие незаметные, что никто не выражал протеста. За границей яростно возмущались из-за сложившегося режима, но Темис считала, что в Греции ничего нельзя изменить.

Через полтора года после того, как полковники завладели страной, скончалась во сне кирия Коралис. Ей было девяносто семь лет. В последние дни своей жизни она сказала Темис, что выполнила свое предназначение. За прошедшие годы роли поменялись, теперь Темис заботилась о бабушке. Долгую жизнь кирии Коралис наполнила радость от общения с внуками, а позже правнуками, и она принимала печали и потери как «часть жизненного полотна», говорила она Темис. Смерть наступила без мучений. Кирия Коралис никогда не жаловалась на нужду, но радовалась изобилию. На ее похоронах собралась скромная компания. С Павлосом не удалось связаться, а все бабушкины друзья уже умерли.

Младшие дети безудержно рыдали, но Темис заверила их, что прабабушка прожила такую долгую жизнь, на которую не каждый мог надеяться, что она будет любить всех из «лучшего мира». Все семеро членов семьи зажгли свечи в ее память, и маленькая церковь Святого Андрея наполнилась золотистым сиянием.

После смерти кирии Коралис Танасис остался один, но он не страдал от одиночества, ведь каждый день его навещали дети. Жизнь в таком близком соседстве имела свои преимущества. Танасис ушел на пенсию по инвалидности и помогал племянникам и племяннице с уроками.

Когда после смерти кирии Коралис исполнилось сорок дней, состоялись еще одни похороны. Умер бывший премьер-министр, Георгиос Папандреу. Вопреки желанию Йоргоса, Темис и Никос пошли в центр города. Они терпеливо стояли перед Кафедральным собором, и наконец наступила их очередь воздать почести.

Они последовали за процессией до Первого кладбища. Для Темис это был своего рода протест, а не желание выразить восхищение президенту, который не любил коммунистов. Собралась огромная толпа, люди разных политических взглядов. Это лишний раз доказывало, что новый режим не поддерживали ни правые, ни левые. Разрушив демократию, полковники объединили политиков с обеих сторон.

Вместе с сотнями тысяч других людей Темис выкрикивала: «Свобода! Свобода!» Это был рев, крик о помощи, воззвание к внешнему миру. И его услышали.

Впервые за полтора года Темис ощутила безысходность. Они с Никосом держались за руки, она сжала ладонь сына, чувствуя его пульс, как собственный.

В тот день последовало много арестов, но, когда об этом стало известно, оба уже вернулись домой.